пылом, а затем в Греции после окончания войны проявил свою любовь к знаниям. Вместе со старшим братом и друзьями он отправился в обширные поместья Персея. Павел позволил сыновьям взять лишь немногие вещи из царской сокровищницы, но зато разрешил выбрать самые лучшие свитки из огромной царской библиотеки. Греческая литература и культура сыграют большую роль в жизни Сципиона Эмилиана. Его интересы поощрял и направлял Полибий, который после войны оказался в Риме в качестве одного из греческих заложников.
Со временем Сципион и его друзья, среди которых был Лелий — сын одного из старых соратников Сципиона Африканского, стали лучшими представителями сторонников эллинизма. Они были настоящими римлянами, обладавшими всеми традиционными качествами, свойственными членам сенаторских семей, но к этим достоинствам они добавили изысканность и мудрость греческой культуры. Цицерон представит свои философские рассуждения о природе римской республики в трактате «Государство»
Конфликты, окончившиеся тем, что Сципион Эмилиан разрушил Нуманцию, начались в 153 г. до н. э. Племя кельтиберов, или беллы, решило увеличить свой главный город Сегеда, расширив окружавшие его стены и приведя туда, добровольно или принудительно, жителей соседних поселений. Сенат не мог допустить появление такой большой и удачно размещенной крепости в Ближней Испании и отправил против этого племени консула Квинта Фульвия Нобилиора с сильной консульской армией численностью приблизительно в 30 000 человек.
Укрепления Сегеды не были еще воздвигнуты полностью к моменту римского наступления, поэтому беллы бросили работу и устремились на территорию соседнего племени ареваков, чьим главным городом являлась Нуманция. Племена объединились, и под командованием выбранного командира эта совместная армия устроила засаду Нобилиору и нанесла римской колонне тяжелые потери, прежде чем той удалось отбить атаку варваров. Консул решил напасть на саму Нуманцию, но атака закончилась катастрофой. Одного из римских боевых слонов ударили камнем по голове, и он начал метаться. Скоро все десять слонов помчались назад, топча всех, кто попадался им на пути. Кельтиберы воспользовались этим беспорядком для проведения контратаки и обратили римлян в бегство.
В 152 г. до н. э. Нобилиора заменил Марк Клавдий Марцелл, внук «Меча Рима», который в этот год стал консулом в третий раз. Более опытный военачальник захватил несколько небольших городов и, предложив им приемлемые условия, вынудил ареваков и беллов искать мира. Как Фламинин в 198 г. до н. э. Марцелл хотел блестяще закончить войну, прежде чем истечет срок его пребывания в должности консула и ему успеют прислать замену. Поэтому он укрепил веру кельтиберийских послов в то, что сенат, возможно, заключит с ними мир на тех же самых условиях, какие за несколько десятилетий до этого были предложены Гракхом.{97}
Хотя делегации прибыли в Рим и было еще точно не известно, окончена война или нет, сенат решил, что Луций Лициний Лукулл, один из новых консулов на 151 г. до н. э., должен в любом случае отправиться в Ближнюю Испанию с новой армией. Набор этой армии оказался неожиданно трудным, так как на этот раз римские граждане всех классов не желали идти на военную службу в легионы. Слухи о свирепости кельтиберов поощрялись Нобилиором и его офицерами после возвращения в Рим, предстоящая война считалась трудной и невыгодной. В день, на который был объявлен набор рекрутов, немногие выказали желание записаться в легионы, отовсюду звучали жалобы, что за последние годы тяготы воинской службы легли на плечи небольшой группы людей, поскольку новые командующие предпочитали набирать ветеранов. Поэтому в тот год рекрутов набирали по жребию. Из молодых сенаторов также нашлось немного желающих стать военными трибунами, хотя прежде за эти должности разгоралась нешуточная борьба, поскольку звание военного трибуна давало возможность заслужить хорошую репутацию, проявив мужество и мастерство.
Лукуллу тоже, кажется, было трудно найти людей на должности своих старших подчиненных или легатов. Поговаривали, что многие молодые аристократы притворились больными, чтобы оправдать свою трусость. Как пишет Полибий, лишь когда 33-летний Сципион Эмилиан публично заявил о своей готовности служить в любой должности, другим стало стыдно, и они стали добровольно предлагать свои услуги. Историк, вероятно, несколько преувеличил влияние своего друга и покровителя, но тем не менее этот инцидент, безусловно, снискал молодому аристократу определенную популярность. Точно не известно, в качестве кого Сципион отправился в Испанию — легата или трибуна, но последнее кажется более вероятным.{98}
Лукуллу в Испании не повезло. Когда он достиг своей провинции, с ареваками был заключен мир. Большинство магистратов жаждали завоевать славу, прежде чем истечет их срок пребывания в должности, но у Лукулла были особенно веские причины провести маленькую победоносную и прибыльную войну, поскольку ему нужно было оплатить огромные долги. Поэтому он повел свою армию против другого галльского племени, ваккеев, напав на несколько их городов под предлогом, что они поставляли аревакам провизию.
Так или иначе, эта кампания не имела ни законных, ни стратегических оснований, армия ничем особенным себя не проявила, а действия самого Лукулла вызвали возмущение в Риме. Осадив Кавку, город ваккеев, он согласился на сдачу города. Но как только римляне ввели в город значительный отряд и заняли стены, Лукулл приказал всех перебить. В целом римляне оправдывали применение жестокости на войне, если цель того стоила, но не одобряли любые деяния, которые вредили репутации Рима, всегда провозглашавшего, что верность
Еще больше ухудшило положение другое зверство, совершенное претором Сервием Сульпицием Гальбой в Дальней Испании почти в то же самое время. Большое число лузитанцев и их семей сдалось Гальбе после того, как тот пообещал предоставить им место для поселения, — подобное решение оказалось очень успешным в Лигурии. Вместо этого Гальба разделил пленных на три группы, разоружил их и затем приказал своим солдатам всех перебить.
Эту чудовищную жестокость, проявленную римлянами во время боевых действий в Испании можно рассматривать как особенность поколения более жестких военачальников, решивших навсегда покончить с воинственными племенами. С другой стороны, такое поведение можно было считать жестом отчаяния, поскольку снижение боеспособности римской армии не позволяло неопытным командующим одерживать победы в открытом бою. Несмотря на возмущение, вызванное поведением Лукулла и Гальбы, ни тот ни другой не были наказаны после возвращения в Рим. Гальбу вызвали в суд, но он добился оправдательного приговора с помощью взяток и еще тем, что он привел в суд своих плачущих детей.{99}
О роли Сципиона Эмилиана в этой кампании известно немногое. Когда римляне атаковали город Интеркация, могучий кельтиберийский воин в превосходных доспехах неоднократно выезжал к римской армии, предлагая любому добровольцу сразиться один на один. Наконец из римских рядов выступил Сципион, демонстрируя такой же пылкий нрав, как в битве при Пидне. Его карьера чуть не оборвалась, когда вражеский воин ранил его коня, и римлянин был сброшен на землю, но, приземлившись на ноги, Сципион продолжил бой и в конце концов одержал победу. Позднее он выступал в качестве гаранта доброй воли римлян, когда горожане захотели сдаться, но при этом не доверяли Лукуллу.{100}
В 149 г. до н. э. римляне сознательно спровоцировали войну с Карфагеном, чтобы окончательно уничтожить соперника, который снова начал богатеть и процветать. Но осуществить этот циничный замысел оказалось не так-то просто: римляне оказались вновь совершенно не готовы к войне. Они плохо снарядили посланные в Африку войска, и командовали этой армией из рук вон плохо — поэтому не было ничего удивительного в том, что война началась неудачно. Сципион служил трибуном в IV легионе{101} и неоднократно проявлял инициативу, мастерство и мужество — все, чего так не хватало остальной армии. Его собственные воины соблюдали строгую дисциплину, и в нескольких случаях им удавалось спасти плохо спланированные операции от превращения их в настоящую
