моего подбородка.

— Он гораздо сильнее, чем можно судить по его внешности, царь, — ответил Бардилис. — Эти синяки и ссадины на моей ноге подтверждают, что я говорю правду. Он поднял камень, который я не смог даже сдвинуть с места, а затем спустился по Дороге Орлов, на что решится не каждый житель Аталуса. Он пришел издалека и сражался с врагами, а теперь ему нужно поесть и отдохнуть.

— Тогда дай ему еду и место для отдыха, — презрительно проворчал Птолемей, поворачиваясь спиной, чтобы снова вернуться к игре в кости. — Если он окажется шпионом варваров, то ты простишься с жизнью.

— Я с радостью отдам свою жизнь за его честь, царь! — с достоинством ответил юноша, затем взял Гордона за руку и отвел в сторону.

— Пойдем, друг мой, — добавил он вполголоса. — Птолемей нетерпелив и строг. Не обращай внимания. Я отведу тебя в дом моего отца.

Толпа расступилась, пропуская их. Гордон уже обратил внимание, что кожа «греков» лишь слегка тронута загаром, и поэтому сразу заметил худое смуглое лицо с черными, как маслины, глазами.

Смуглый человек недоверчиво и пристально разглядывал американца. Это был таджик, а за плечами у него Гордон заметил объемистый мешок. Поймав взгляд американца, таджик ухмыльнулся и резко вскинул голову. В этом движении было что-то знакомое.

— Кто этот человек? — спросил Гордон.

— Абдулла. Варвар-мусульманин, из тех, кому мы разрешаем заходить в долину с бусами, зеркалами и прочими безделушками, которые нравятся нашим женщинам. Мы меняем на них руду, вино и шкуры.

Гордон вспомнил, что уже встречал этого Абдуллу. Это был скользкий тип, который обычно околачивался в Пешаваре; поговаривали, что он контрабандист и торгует оружием. Однако смуглое лицо уже затерялось в толпе. Ну что ж… Возможно, Абдулла тоже вспомнил Гордона, но это не повод опасаться таджика. О бумагах, которые нес американец, он явно не знал и не мог знать. Пожалуй, не стоит опасаться и Птолемея с его ревностью. Граждане Аталуса явно почувствовали симпатию к могучему чужеземцу, который благодаря своей силе спас Бардилиса.

Юноша привел Гордона к большому каменному дому с портиком, украшенным колоннами, где с гордостью представил нового друга отцу, пожилому греку по имени Пердикка, и матери Таис, уже немолодой, но высокой и статной, а потом младшему брату и сестрам, красивым, как греческие богини. Аталусцы не держали своих женщин взаперти, как мусульмане. Гордона не покидало чувство, что он переместился в прошлое на две тысячи лет. Конечно, эти люди отстали от цивилизации, но назвать их дикарями не поворачивался язык — даже если они стояли на более низком культурном уровне, чем их предки-эллины. Но они были цивилизованными людьми, что не всегда можно было сказать об афганцах, их воинственных соседях.

Появление гостя вызвало у них самый живой интерес, но лишь персоной гостя этот интерес и ограничился. Лишь Бардилис пытался узнать что-нибудь об огромном мире, который лежал за пределами долины. Вскоре юноша проводил Гордона во внутренние покои и подал угощение. Наскоро утолив жажду, американец с жадностью набросился на еду: он внезапно осознал, сколько дней поста предшествовали этому пиру. Бардилис развлекал гостя беседой, но ни разу не упомянул о людях, которые преследовали Гордона. Вероятно, он принял их за афганских горцев, чья враждебность, похоже, вошла здесь в пословицу. Что до жителей Аталуса, то никто из них никогда не удалялся от границ долины более чем на день пути. Очевидно, причиной тому была воинственность горных племен.

Наконец Гордон изъявил желание поспать, и юноша удалился, пообещав напоследок, что гостя никто не побеспокоит. Однако повод для беспокойства был. В домах Аталуса не было дверей — их заменяли занавески, закрывающие дверной проем. Бардилис заверил, что в Аталусе нет воров, но это было слабое утешение для человека, у которого осторожность вошла в привычку. Коридор за этой «дверью» вел прямо к выходу из дома. Возможно, гражданам Аталуса нет нужды охранять свои жилища. Возможно, они могут спокойно спать в открытых домах и чувствовать себя в полной безопасности. Однако Гордон не мог позволить себе такую роскошь.

После того, как Бардилис унес столик, в комнате осталось только ложе — правда, довольно широкое. Оно было плотно придвинуто к стене. Убедившись в отсутствии слишком любопытных глаз, Гордон отодвинул ложе и ощупал каменную кладку. Американцу неслыханно повезло: один из камней можно было вытащить без особого труда. Вытащив из-за пазухи свой драгоценный сверток, Гордон сунул его в отверстие, вставил камень на место, а ложе снова придвинул к стене.

Теперь можно было немного отдохнуть. С наслаждением вытянувшись на покрывале во весь рост, Гордон некоторое время размышлял о том, как все-таки добраться до цели живым — ибо этот сверток, от которого зависела судьба Азии, он не доверил бы никому. Скорее всего, в этом античном городке Фрэнсису Ксавьеру Гордону по прозвищу Аль-Борак в самом деле ничто не угрожает. Но стоит ему покинуть долину — и Хуньяди, словно кобра, поджидающая добычу, попытается нанести удар. Гордон не мог, да и не хотел, оставаться здесь навечно. Однажды ему придется уйти… конечно, не этой ночью. Ему придется снова уйти в горы, и Хуньяди снова направит по его следу турок… или афганцев… в горах Афганистана много племен. Значит, остается только верить, что удача не изменит, а рука будет тверда.

В отличие от древних греков, жители Аталуса не разбавляли вино. К тому же Гордон не смыкал глаз почти двое суток. И за размышлениями он не заметил, как глубоко уснул.

Гордона разбудил шорох занавески. В комнате было темно, из дома не доносилось ни звука, и американец понял, что проспал много часов. Он сел на ложе.

— Это ты, Бардилис?

— Да.

Этого ответа-выдоха оказалось достаточно, чтобы Гордон подобрался. Но в этот момент что-то тяжелое ударило его по затылку, перед глазами вспыхнули тысячи звезд, и американец потерял сознание.

Он пришел в себя, открыл глаза и тут же зажмурился: свет факела показался нестерпимо ярким. Перед ним стояли трое рослых «эллинов». Гордон почти спокойно отметил, что на этих просветленных лицах, оказывается, может появляться мрачное и жестокое выражение.

Он лежал со связанными руками, на каменном полу. Факел горел вовсе не так ярко, как Гордону показалось в первый момент, но полуразрушенные стены пустой комнаты, покрытые паутиной, были хорошо видны. Потом сзади раздался скрип; Гордон понял, что это открывается дверь, изогнул шею… и тут же увидел человека, который при свете факела выглядел похожим на стервятника. Это был Абдулла.

Таджик встал над поверженным американцем и посмотрел на него сверху вниз. Его мелкие черты излучали злорадство.

— Вот дивное диво! — произнес он. — Грозный Аль-Борак лежит передо мной! Глупец! Я сразу узнал тебя во дворце Птолемея.

— Тебе не за что мне мстить, — сказал Гордон.

Таджик усмехнулся.

— Это не месть, друг мой. Мне нет дела до тебя. Но за тебя хорошо заплатят. Ты никогда не причинил мне зла, это правда. Но я всегда боялся тебя. Я увидел тебя здесь и сразу собрал свое имущество, и бросил все, что не мог забрать, и ушел, словно в городе началась чума! И я уже покинул долину, когда мне повстречался человек по имени Густав Хуньяди, который сильно интересуется тобой. Он спросил, не видел ли я тебя в Аталусе, куда ты сбежал, украв у него документы. Я, конечно, ответил, что видел. И он попросил меня помочь ему пробраться в долину, — таджик тараторил все быстрее, точно заведенный. — Но я отказался, потому что эти неверные убьют любого, кто проведет в долину чужестранца. Тогда Хуньяди вернулся в горы, и с ним было еще четверо турок и орда афганцев, которых он нанял, и все они выглядели так, словно вырвались из гнездилища гулей. И я вернулся в долину и сказал стражникам, что встретил