Неожиданное появление в этой казарме, украшенной лепными купидонами, иностранцев, в том числе и женщины, он воспринял как нечто совершенно естественное.

Узнав, что перед ним американцы, штабс-капитан доверительно пожаловался на падение из-за революции благородных традиций русского офицерства, вслед за чем без всякой последовательности попросил помочь ему уехать в Америку. И даже записал свой адрес на грязном клочке бумаги.

Юнкера принялись хвастаться:

— Большевики — трусы… Пусть они только сюда покажутся, мы им зададим!..

Заключив из этих слов, что последние защитники Временного правительства чувствуют себя явно не в своей тарелке, Рид со спутниками покинул Зимний дворец. Выйдя на набережную, он расправил плечи и жадно вдохнул всей грудью свежий ветер с Невы…

Было уже почти темно, когда трое американцев зашли в гостиницу, чтобы что-нибудь перекусить. За столом сидели молча, лишь изредка перебрасывались случайными фразами. Каждый пытался привести хоть в какой-то порядок сумбурные впечатления событий дня, уловить связь между ними, нащупать, угадать за кажущимся хаосом закономерность, разгадать в нем железную волю людей, решающих сегодня судьбу России. И не только России.

Возвращаясь из Зимнего дворца, американцы успели узнать от встречных, что еще утром Военно- революционный комитет принял обращение «К гражданам России», в котором сообщал о низложении Временного правительства и переходе всей власти в руки Советов. Позднее Риду стало известно, что написал обращение Ленин.

Солдаты-павловцы, перекрывшие движение по Невскому на Полицейском мосту, после предъявления им мандатов Смольного рассказали товарищам иностранным социалистам, что отряды восставших уже овладели правительственным телеграфом, военным портом, радиостанцией, Главным Адмиралтейством, захватили тюрьму «Кресты» и освободили находящихся в ней политических заключенных.

В то время, пока Рид, Вильямс и Луиза беседовали с юнкерами в Зимнем, дворец был уже окружен. У Николаевского моста, где еще в половине четвертого утра отдала якорь «Аврора», высадился десант кронштадтцев.

Полторы тысячи моряков-гельсингфорсцев, выехавших в Питер по суше, заняли линию железной дороги от Гельсингфорса до Белоострова, закрыв вызванным с фронта Временным правительством контрреволюционным войскам путь к столице.

Отряды красногвардейцев Выборгского района и солдаты Московского полка закрепили за собой Финляндский вокзал, Литейный и Гренадерский мосты.

Отряды вооруженных рабочих с Васильевского острова готовы через Николаевский мост поддержать кронштадтцев. Казачьи части и юнкерские училища надежно блокированы революционными солдатами и красногвардейцами.

Фактически весь город был уже в руках восставших. Сохранившие верность правительству юнкера и георгиевские кавалеры утром перетаскали от главного штаба сложенные там дрова и устроили из них баррикаду вокруг Зимнего дворца, «власть» Временного правительства держалась теперь лишь на штабелях березовых дров…

Троим американцам так и не пришлось пообедать в этот день. Только лишь принялись за суп, как подбежал перепуганный официант, попросил перейти в другой зал, выходящий окнами во двор:

— Будьте любезны, господа, сейчас начнется стрельба…

Рид вопросительно посмотрел на жену… Поняв его без слов.

Луиза встала. Повернулась к Вильямсу:

— Мы с Джеком лучше вернемся на улицу. А как вы, Альберт?

— Разумеется, с вами, — просто отозвался Вильямс, уже направляясь к выходу.

Невский — людской водоворот. На каждом углу под тускло мерцающими вполнакала фонарями — толпа. За бурлящим перекрестком с Садовой Невский словно впал в обычное русло. Как всегда, сияли витрины дорогих магазинов, переливались огнями вывески кинематографов и ресторанов. Фланирующие по тротуарам бездельники демонстративно «не замечали» проезжающие время от времени по мостовой броневики, на которых поверх старых названий «Олег», «Рюрик», «Святослав» краснели огромные буквы «РСДРП». Броневики двигались вниз, к Зимнему.

Джон Рид и его спутники еще не знали, что в 14 часов 35 минут Ленин уже бросил во взорвавшийся овацией Белый зал Смольного знаменитые слова, потрясшие мир:

«Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась…»

Смольный бурлил. К его сверкающему огнями фасаду со всех сторон стекались все новые и новые отряды вооруженных красногвардцейцев, матросов, солдат. В зыбком пламени разложенных во дворе костров тысячами ответных искр отблескивали штыки.

В самом Смольном — гул голосов, лязганье тяжелых подкованных сапог по паркету, бряцание оружия, хриплые выкрики командиров. Рабочие в черных тужурках, солдаты в длинных серых шинелях и высоких, заломленных папахах, матросы в бушлатах, перепоясанных пулеметными лентами. За плечами у каждого — вниз стволом — карабин. У некоторых на поясе гранаты-бутылки. Время от времени сквозь бурлящий людской поток прорывался кто-нибудь из членов ВРК.

Откуда-то появился Луначарский, зажав под мышкой пухлый портфель. Рид попытался его остановить.

— Некогда, некогда, только что окончилось заседание Петроградского Совета, приняты важные решения. — И Луначарский исчез, словно растворился в шинелях, куртках, бушлатах.

— Хэлло, Джек!

Рид оглянулся. Откуда-то из глубины коридора к нему пыталась протиснуться женская фигурка. Бесси Битти! И она здесь! За Бесси едва поспевал Александр Гамберг. Торопливо, перебивая друг друга, принялись выкладывать новости.

— Стойте, стойте, — остановил их Вильямс, — давайте по порядку. Мы весь день мотались по городу и ничего не знаем, что тут происходит.

— Петроградский Совет принял резолюцию, — Гамберг вытащил блокнот, прямо с листа начал расшифровывать стенограмму.

— Совет приветствует победоносную революцию пролетариата и гарнизона Петрограда… Совет выражает непоколебимую уверенность, что рабочее и крестьянское правительство твердо пойдет к социализму… Оно немедленно предложит справедливый, демократический мир всем народам… Совет убежден, что пролетариат западноевропейских стран поможет нам довести дело социализма до полной и прочной победы.

— Конечно, поможет. — Рид торопливо стал переписывать слова обращения в свою записную книжку.

Огромный ярко освещенный зал заседаний Смольного был забит до отказа. Повсюду — на скамьях, стульях, прямо в проходах, даже на возвышении для президиума — сидели люди. В спертом воздухе почти недвижно повисли густые сизые клубы табачного дыма. Зал то застывал в напряженной, тревожной тишине, то вдруг взрывался яростно и гневно.

За столом президиума лидеры старого ЦИКа: бледные, растерянные, с ввалившимися глазами. Гоц нервно мнет в руке какую-то бумажку… Либер невидяще уставился пустым взглядом куда-то поверх голов… Губы его беззвучно шевелятся.

Словно нехотя, над столом президиума поднялась карикатурная фигурка Дана в мешковатом мундире военврача. Вяло звякнул председательский колокольчик.

— Власть в наших руках, — печально начал Дан, его дряблое лицо свело тиком, — а в это время наши партийные товарищи находятся в Зимнем дворце под обстрелом, самоотверженно выполняя свой долг министров.

Зал заревел яростно, исступленно:

— Долой! Вон! Министры нам не товарищи!

Под свист, улюлюканье, крики делегатов старый президиум очистил трибуну. Его место уверенно по- хозяйски занял новый — четырнадцать большевиков.

Меньшевики протестуют, вскакивают, кричат. Им предлагают места в президиуме —