Хаскульд ждал в шатре, одетый в доспехи и обвешанный оружием.

– Я боялся, ты не придешь, – воскликнул он. – Что с тобой что-нибудь произойдет. У меня было странное предчувствие. Будто случится плохое. Но ты пришел, и теперь всё будет хорошо.

– Предчувствие? Ты колеблешься, уходить или нет? – насторожился аминтес.

– Когда у меня бывает плохое предчувствие, я лишь быстрее спешу навстречу судьбе. – Хёвдинг надел шлем, украшенный желтыми лентами. – А пятиться назад я не умею. Идем, и будь что будет.

Выйдя, он подозвал воинов ночной стражи, что-то сказал – те разбежались в разные стороны. Через минуту-другую весь лагерь пришел в движение.

Дамианос никогда не видел, чтобы воины, поднятые по тревоге, собирались так быстро и так тихо. Почти не лязгало оружие, не звенели кольчуги, никто не разговаривал.

Не прошло и четверти часа, а дружина уже стояла на лугу, вытянувшись в длинную темную ленту. Шишаки и лезвия боевых топоров матово поблескивали в лунных лучах.

Хаскульд не стал произносить речей. Он вообще не сказал ни слова. Быстро прошел вдоль колонны и махнул рукой в сторону реки. Викинги двинулись за предводителем полушагом-полубегом.

Аминтес зарысил рядом с Хаскульдом. Сзади, тяжело ступая, топал автоматон.

– В трех полетах стрелы на берегу ждет девушка. Ее надо взять с собой, господин.

– Зачем? – удивился Дюр. – В Кыеве будет много женщин.

Я своих оставил здесь.

– Это особенная девушка. Ты увидишь. У нее белые волосы, молочная кожа, ни одной родинки на теле. И она девственница. Самая лучшая жертва для моего бога. Нам будет очень нужна его помощь.

Дюр кивнул – эта логика ему была понятна.

– Я не знал, что бог креста любит человеческие жертвы, – сказал он, – но тебе виднее. Раз нужно, мы ее, конечно, возьмем. Я прикажу воинам, чтобы они ее не трогали.

– За день пути до Кыева мы сделаем остановку. Там есть укромное место, где можно спрятать корабли. Я схожу на разведку. Потом вернусь – и скажу, как захватить город малой ценой. А девушку зарежу ночью, под городской стеной.

– Хорошо, – повторил Хаскульд. – Тебе виднее.

Он остановился, пропуская колонну вперед и приветственно помахивая воинам рукой.

– Может быть, я скоро умру и все мои люди тоже умрут, – торжественно сказал хёвдинг. – Это ничего. Но может быть и то, что сегодня родится великое королевство, какого еще не бывало на земле. Вот о чем я сейчас думаю, и мне плевать на предчувствия.

«На земле много чего бывало, – мысленно возразил витязю аминтес. – Земля велика, и на ней много раз возникали великие царства. Но никто о них не помнит, потому что варвары не оставляют хроник. От завоевателя, перед которым трепетали народы, через сто лет остаются лишь сказки, а через двести – вообще ничего. Я, конечно, напишу отчет о твоем походе на Кыев, мой злосчастный герой. Этот документ пролежит в архивах положенные пятьдесят лет, а потом будет уничтожен, чтобы освободить место на полках. И все о тебе забудут. Потому что история делается не в лесах и степях, а в Византии и еще нескольких местах, освещенных солнцем исторической памяти. Весь остальной мир погружен в сумерки, где копошатся какие-то смутные тени, которые потом исчезают бесследно…»

Он тряхнул головой, прогоняя несвоевременные философствования. Нужно было догонять хёвдинга – тот уже вновь оказался во главе отряда.

Река дохнула навстречу холодом и сыростью. До кораблей оставалось не более полусотни шагов.

Вдруг у самой кромки воды вспыхнул факел, за ним второй.

В несколько мгновений огонь запалил две большие кучи хвороста и сухой травы. Берег осветился.

Меж двух ярких, плюющихся искрами костров чернела прямая, словно клинок варяжского меча, фигура.

Дамианос сначала узнал голос, и лишь потом разглядел, кто это: Хельги.

Подняв руку, старший из хёвдингов коротко и гневно что-то крикнул. Первые ряды остановились. Задние начали напирать на передних, и стройная колонна в считаные мгновения превратилась в бесформенную толпу.

Хельги подождал, пока недоуменный ропот слегка стихнет, и вновь стал выкрикивать рубящие, злые фразы пронзительным, далеко разносящимся фальцетом. Аминтес мог разобрать лишь одно слово: «Рохрик» – хёвдинг повторял его, будто заклинание.

Впрочем, было ясно и без перевода. Хельги откуда-то обо всем узнал. У него наверняка есть соглядатаи в стане главного соперника, а Дюр, видимо, был недостаточно осторожен. Воины ничего не знают о причине ночной тревоги, и Хельги втолковывает им, что они идут против воли конунга. Судя по лицам и протестующим возгласам, речь хёвдинга вызвала у викингов смятение. Нужно срочно что-то предпринять, иначе всё пропало…

Аминтес попытался вглядеться в тьму позади костров. Нужно было понять, один ли Хельги либо привел с собой воинов.

О том же, кажется, подумал и Хаскульд. Неожиданное появление Хельги смутило его. Но вот Дюр встрепенулся, вышел на освещенное место и тоже начал кричать, яростно жестикулируя. Голос у него был звучный и мощный, не то что у Хельги. Имя конунга Хаскульд не произносил, зато трижды помянул «Кыевгард» и один раз, выхватив меч и воздев его к небу, – «Миклагард».

«Желтые» издали воинственный рев. Слова любимого вождя действовали на них.

Хельги пытался перекричать богатыря, но не смог. Тогда старший хёвдинг повел себя странно. Он полуобернулся, отцепил от пояса боевой топор и взмахнул им, будто подавая кому-то знак.

Неужели сигнал к бою? Вот это была бы удача! Пусть бы вэринги перебили друг друга прямо здесь. Тогда и поход на Кыев не понадобится!

Но из темноты вышел всего один человек. Он двигался медленно, опираясь на длинный посох. Морщинистое лицо обращено к звездам, длинная белая борода, заплетенная косами, покачивается в такт торжественным шагам.

Урм!

Все смотрели на жреца. Хаскульд оборвал речь на полуслове, умолк.

А годи вдруг ударил посохом – и от земли, откликнувшейся звоном, полетели искры. По толпе прокатился стон суеверного ужаса.

Дамианос поморщился. Дешевый трюк! Старый мошенник прикрепил к концу палки кремень. Судя по лязгу, заранее положил наземь железную пластину. Примитивно – но ведь сработало!

В наступившей тишине жрец стал обращаться к небесам, полукрича-полувыпевая то ли моления, то ли заклинания. «О-один! О-один!» – взывал он после каждой фразы.

Хуже всего, что молчал Хаскульд. Вероятно, помешать священному ритуалу было бы кощунством.

Вот в толпе начали подхватывать: «О-один! О-один!».

Когда заскандировало всё скопище, старик изменил рефрен. Теперь он кричал: «О-дин! Рох-рик!».

«Заруби его!» – скрипнув зубами, мысленно приказал аминтес Хаскульду, беспомощно озиравшемуся вокруг. Но знал, что хёвдинг сделать этого не может. Даже такому прославленному герою не простят убийства Одинова жреца.

…Еще минута таких воплей, и отряд превратится в овечье стадо. Заблеет и вернется в загон.

Но аминтесов учат никогда не сдаваться, даже в самой безвыходной ситуации. «Алмазное правило», прозванное так за свою ослепительно неоспоримую твердость, гласит: «Безвыходные ситуации бывают только у трусов или глупцов». Дамианос ни трусом, ни глупцом себя не считал.

Он обернулся, схватил сонно помаргивающего Магога за плечи и сказал, отчетливо выговаривая слова:

– Подойди вон к тому старику. Вот так, кругом, через темноту. Понял?

Автоматон кивнул.