— Не ожидал от меня такого. Привык, что всегда молчу, терплю. А тут ему пришлось выбирать. И тогда он сказал, что я… я… Это, оказывается, я ему изменяю! И дети тоже, наверное, не от него! Что находил доказательства измены и в сумочке, и на белье. Что не мог ни с кем поделиться подозрениями. И только она одна его поняла! Вы представляете! Спит с другой, а меня обвиняет в измене! Тут я не выдержала, сказала, что о нем думаю. Все, что накипело! Он начал умолять простить его. Говорил, что если уйду, будут неприятности по службе. Что мог ошибаться, но я сама виновата — ничего не говорила ему! Я не могла больше все это слушать, выбежала из комнаты на улицу и все плакала, плакала… Когда пришла домой, его уже не было. Думала, что ушел к ней… Ходила по квартире. Дети в школе, я — одна … Чтобы отвлечься, начала убираться. И нашла его предсмертную записку.

— Что в ней было?

— Просит в его смерти никого не винить. Просит прощения у меня, у детей. Не видит другого выхода. Найдут его в гараже. Я сразу позвонила ему на работу. Туда поехал дежурный наряд, дверь взломали. Успели. В госпитале, когда он был на капельнице и увидел меня — ничего не говорил. Только из глаз текли слезы. Вот такая история.

— И что дальше?

— Дальше? Ну как я его оставлю? Куда он без меня? Никому он больше не нужен. Разрешите увидеться с ним?

— Хорошо. Только разместитесь здесь, в коридоре. Вас там никто не услышит, а в поле зрения персонала останетесь. Из наблюдательной его еще не перевели.

Тут она снова начала всхлипывать.

— Ну-ка, успокойтесь! Слезы вытрем, улыбнемся! Не хватало, чтобы он Вас заплаканной увидел. Поговорите с ним о его планах на будущее. Предложите, чтобы рассказал все мне. А я потом побеседую с Вами, и попытаюсь — с ним.

Дверь кабинета приоткрылась. Медсестра, извинившись, сказала:

— К Вам Бондарев просится на беседу.

Виктор Сергеевич с трудом вспомнил фамилию того, кто недавно размахивал кулаком перед его лицом.

— Приглашайте.

Затем, обратившись к собеседнице, еще раз напомнил:

— Успокойтесь. Постарайтесь, чтобы он все рассказал.

Та, кивнув, вышла.

Бондарев, войдя в кабинет, сел без приглашения в кресло и уставился на собеседника тяжелым немигающим взглядом.

— Когда меня выпишут?

— Думаю, не скоро. Супруга Ваша до нас еще не доехала. С работы запрошена подробная характеристика, но тоже пока не поступила.

— Решили, что хорошо устроились здесь? На теплом месте? Можно издеваться над людьми сколько угодно? Я-то знаю, в чем дело!

— В чем?

— Это вы! Вы во всем виноваты!

— Кто — мы?

— Вы! Доктора! Это из-за вас попадают в психбольницы! Из-за ваших опытов и экспериментов! Подсовывают всякие вопросы, анкеты, и на все надо отвечать! А не ответишь, или ответишь не так — сразу не годен, и на улицу! Ничего, скоро до всех доберутся! И до Вас тоже!

— Если у Вас все, до свидания.

Бондарев, не прощаясь, вышел, громко хлопнув дверью. Виктор Сергеевич, наконец, смог дойти до приемного отделения, куда уже давно собирался.

— Где у нас журнал госпитализаций? — спросил он дежурную медсестру.

— Зачем он Вам? — внимательно посмотрела она на него.

— История болезни недооформлена, надо кое-что уточнить.

— Вот, смотрите, — достала она несколько толстых тетрадей.

Он начал быстро листать страницы. С начала года было госпитализировано шесть сотрудников правоохранительных органов. Диагноз при направлении у всех один и тот же — «суицидальная попытка». У двоих — сопутствующий : «идеи ревности».

— А прошлогодние журналы можно посмотреть?

— Только с разрешения главного врача или его заместителя! — взгляд медсестры стал еще более подозрительным.

— Извините. Спасибо.

— Пожалуйста.

Через несколько минут он был в кабинете завмеда с заявлением о разрешении на ознакомление с архивной документацией.

— Кандидатскую писать собрался?

— Ну…

— Ладно! Я тоже никому не скажу. Работай! — и поставил размашистую резолюцию — «Разрешаю».

… В прошлом и позапрошлом году ни следователи, ни оперуполномоченные с диагнозом «суицидальная попытка» не поступали.

В отделении его ждала жена Старикова.

— Спасибо, что разрешили увидеться с ним!

— Ну и как дела?

— Он просил у меня прощения. Говорил, что не понимает, как с ним могло такое случиться. Хочет домой, на работу, увидеть детей…

— Со мной разговаривать будет?

— Да, конечно.

— Послушаем, что расскажет.

— А как насчет выписки?

— Боюсь, это будет долгая история с неясным концом. Послушаю, что расскажет. Если у Вас нет ко мне больше просьб или вопросов, то до свидания.

— До свидания. Я так надеюсь на Вас!

— Я тоже надеюсь.

… Стариков уже стоял возле ординаторской. Обнял на прощание жену и отвернулся. Виктор Сергеевич увидел его слезы. Жена — нет.

В ординаторской он успокоился. Несколько раз вздохнул, и начал рассказывать:

— Извините за вчерашнее. Сам не пойму, что случилось. Жену всегда любил, других женщин никогда не было. Да и мыслей, что она изменяет, или дети не мои — тоже. Какое-то помутнение … Сначала — чувство : что-то не так… Вроде как стала холодна ко мне, начала избегать. Хочет быстрее куда-то уйти, да и сама стала какой-то другой… Причин серьезных ведь не было. Даже не знаю, почему начал ревновать…

— К кому-то конкретно?

— Нет. Просто было ощущение, что у нее кто-то есть. И не один. Стал следить за ней. Просматривал вещи, белье. Искал доказательства. Ей ничего не говорил — боялся, что спугну. Измучился от подозрений, не мог ни с кем поделиться. И тут появилась она… Нина. Она и раньше поглядывала на меня, когда приходила к мужу. Пройдет мимо — улыбнется. Прикоснется — вроде как случайно. Так все и получилось… Казалось, она одна меня понимает. Чувствовал себя с ней уверенно…

— И в постели тоже?

— Да. Но не хотел бы об этом…

— Хорошо. Дальше.

— А что дальше… Долго так продолжаться не могло. Думал, что появилась та, что теперь нужна. Но у нас обоих семьи. Когда начинал об этом разговор, старалась перевести на другую тему… Потом начала