Но жители Багдада продолжали лежать. И лежали бы, наверное, еще целых полчаса, если бы не тот крошечный старичок из кофейни. Как вы догадываетесь, у него нельзя было отшибить память, потому что памяти у него просто-напросто не было. Поправив тюрбан, съехавший набок, он сказал:

— Вставайте! Чего вы лежите?

И жители Багдада стали подниматься, отряхивая халаты и бороды.

Только Аладдин стоял как потерянный, глядя вслед царевне.

— А ты чего? — сказал старичок, в недоумении ткнув Аладдина палкой.

И Аладдин сорвался с места и побежал.

За ним как тень последовал чужеземец в магрибской одежде.

Ну, а теперь отдохнем от приключений и тихо посидим во дворике Аладдина. Это дворик как дворик. На заборе стоит коза, глядя вдаль зелеными глазами. По веткам тутового дерева прыгают воробьи, а на его макушке чистит клюв аист, высовывая голову из гнезда.

Под деревом на старой циновке сидели мать Аладдина и сторож Абд аль-Кадир. Рядом с ним лежала колотушка, отдыхая после ночных странствий. Каждое утро Абд аль-Кадир приходил сюда выпить чашку козьего молока, а также дать мудрый житейский совет.

Мать жаловалась на сына:

— …Вместо того чтобы учиться делу его отца, его деда и прадеда, он читает сказки! Как будто он сын султана!

И всхлипнула, показав сторожу потрепанную книжку с картинками.

Абд аль-Кадир сказал:

— Твой муж, да почтится его память, был моим лучшим другом. Когда Азраил унес его душу, я дал клятву, что не оставлю Аладдина и сделаю его человеком…

Мать зарыдала:

— А он все читает и читает!..

— Его отец тоже умел читать, — сказал Абд аль-Кадир. — Но искусством чтения он овладел, когда ему сделалось сорок два года. А у меня такая большая семья, — гордо добавил старик, — что я до сих пор не знаю букв.

С грохотом распахнулась калитка, и вбежал Аладдин. Он долго не мог отдышаться. А когда смог — сказал:

— Я держал за руку царевну Будур!

Мать посмотрела на Абд аль-Кадира:

— Это что-то новое. Вчера он сказал, что летал на драконе.

— Клянусь! Я держал ее за руку! — сияя, воскликнул Аладдин.

— Что мне с ним делать? — горестно вздохнула мать.

Сторож взял в руки колотушку, опять положил. И сказал:

— Твой отец всю жизнь делал кувшины, а не летал на драконах. И он женился на достойной женщине — твоей матери…

Но Аладдин, как видно, все еще держал за руку царевну Будур.

— Я слышал, что царевнам надо дарить рубины и изумруды…

— Какие рубины и изумруды?! Опомнись! — поразился старик.

И старая Зубейда опять запричитала:

— Нет, он не хочет слушать, когда говорят старшие… Он хочет быть нищим!

— И он будет нищим! — подтвердил Абд аль-Кадир.

И надо же случиться такому — едва он произнес эти слова, как в калитку постучали. И во дворик шагнул человек с подносом на голове и громко спросил:

— Не здесь ли живет избранник счастья и хан удачи Аладдин?

Зубейда прошептала:

— Аладдин… Мой сын…

Посыльный опустил к ногам Аладдина поднос, уставленный яствами. На нем были миндаль, и рахат- лукум, и фисташки, и халва, и всякие диковинные плоды.

— Это посылает тебе твой дядя, — сказал посыльный.

Мать робко сказала:

— У него никогда не было дяди…

Посыльный ничего не ответил и ушел.

Все молчали, глядя с опаскою на поднос.

— Наверно, это стоит сорок дирхемов, — почтительно сказал сторож.

Аладдин протянул руку — взять кусочек халвы. Мать ударила его по руке.

— Никакого дяди у тебя нет и никогда не было! Они перепутали! Сейчас за этим придут, и надо, чтобы все было цело.

Калитка распахнулась опять, и вошли еще двое посыльных. У одного в руках был кальян чеканной работы и дамасская сабля, осыпанная бирюзой, у другого — тюк шелковых материй и связка туфель с загнутыми концами:

— Здесь ли живет Аладдин, сын Али аль-Маруфа?

Старик и мать, потрясенные, молчали. Аладдин весело спросил:

— От дяди?

— От дяди! — сказали посыльные, сложили дары к его ногам и ушли.

— Что это? — жалобно спросила Зубейда у сторожа.

Тот долго думал, переводя озабоченный взгляд с кальяна на саблю, с сабли на козу, и наконец остановил взгляд на Аладдине:

— А может, у него правда есть дядя?

— Никогда не было — твердо сказала мать.

В это время над забором появилась голова верблюда и черный горб. Верблюд загадочно глядел на Аладдина.

Калитка распахнулась, в нее вошел чужеземец в магрибской одежде. На его лице была маска необычайной сладости.

— Где мой брат Али аль-Маруф? — вскричал он и раскрыл объятия, пытаясь в них заключить Абд аль-Кадира.

Старик ошеломленно отпрянул:

— Али умер и погребен три года назад…

Маска сладости на лице магрибинца сменилась маской отчаяния.

— О несчастный мой брат! — И слезы выступили на его глазах. — Сколь горька и жестока моя судьба! Сорок лет у лучших магов Магриба я обучался магии и колдовству…

При этих словах сторож несколько отступил к калитке. А магрибинец продолжал:

— …Сорок лет я потратил на то, чтобы сделать три волшебных снадобья! Первый порошок — приводящий в движение небосвод. И второй порошок — отшибающий на целых полчаса у людей память. И третий порошок… Но о третьем потом! И все сорок лет я думал только о том, как возвращусь и заключу брата в объятия…

— Я не знала, что у моего Али был брат, — пролепетала мать Аладдина.

Магрибинец горестно вздохнул:

— Это целая история, почему он думал, что я умер, а также о том, почему он меня не вспоминал. Когда-нибудь ее расскажу…

И спросил дрогнувшим голосом:

— Где было любимое место покойного?

— Здесь, — сказала Зубейда, указывая под тутовое дерево.

Магрибинец подошел и поцеловал землю.