бригады «Дяди Васи» — Воронянского, — в воскресенье взорвали готовый к выходу паровоз и передвижной мост, соединяющий вагонные цехи. Красницкий еще до этого узнал от своих людей, что Шиманский и Кухта ведут антифашистскую работу; они же о нем ничего не знали.

Шиманский и Кухта после диверсии ушли в отряд, а Красницкому пришлось отложить на несколько дней взрыв дополнительной котельной, который он подготовил совместно с Маньковским. Эта операция была совершена ими только в конце сентября. Котельная должна была вступить в строй с наступлением холодов и давать пар кузнечному цеху. Красницкий принес мину в соседнее с заводом помещение, а оттуда по крыше она была доставлена в котельную и заложена под котлом.

Взрыв произошел ночью, котел был выведен из строя. Однако немцы делали вид, что на заводе ничего не случилось. Между тем они усилили слежку за всеми русскими: подсылали шпионов, следили за их квартирами. И все же подпольные группы оставались неуязвимыми.

После того как была организована группа инженера Жигало, Красницкий решил уйти в отряд. Зная, что СД, как правило, арестовывает людей в их жилищах, он за месяц перед уходом переехал из квартиры Сумаревой на другую квартиру.

И вот однажды к Сумаревой нагрянули работники СД. Они тщательно перевернули и обшарили все в комнате Красницкого, но ничего не нашли. Красницкий, предупрежденный Сумаревой, на работу не пошел и через два дня был в отряде…

Григорий Подобед, Глинский и Вислоух были включены в группу подрывников. Уже через два дня они пошли с Любимовым на железную дорогу уничтожать вражеские эшелоны.

Женщины помогали на кухне, а отец Григория быстро подружился с Коско. Они где-то нашли наковальню, и старый металлист начал ремонтировать повозки, делать гвозди для ковки лошадей.

И боевая и трудовая жизнь в лагере била ключом. Теперь каждый день на железную дорогу выходила одна из групп подрывников. Родин вместе с радистами ежедневно принимал сводки Совинформбюро, печатал их и через разведчиков и связных распространял среди населения.

Вечером я вызвал Михаила Гуриновича, и мы поехали в деревню Песчанка на очередную встречу с его сестрой.

Василиса вместе со Степаном Хадыка прибыли почти без опоздания. Моросил дождик, и мы вошли в избу.

— Привезли хорошие новости, — снимая дождевик, сказала Василиса. — Встречалась с майором Евгением, он познакомил меня с Феней Серпаковой. Она давно около «самооборонцев» вращается… Почему вы мне об этом раньше не сказали? — и Василиса погрозила мне пальцем. — Майор Евгений подготовил два броневика для перехода к вам. Их экипажи — это бывшие наши военнопленные, насильно загнанные в «корпус самообороны». Я говорила с ними, и они обещали выехать в следующую пятницу. Надо нам успеть исправить мосты в партизанской зоне. Они просят встретить их на шоссе Минск — Слуцк, южнее Валерьян; пароль «Волк», отзыв «Овец не режем».

— Как ведет себя Соболенко? — спросил я.

— Хочет свою шкуру спасти. Работает с нами потому, что чувствует близкий крах гитлеровцев.

— А майор Евгений?

— С ним дело сложнее: он кажется искренним. Во всяком случае воли у него гораздо больше… А Феня — настоящая сорвиголова. Вчера ей нужно было встретиться с Соболенко. Она пошла к нему домой, там его не оказалось. Тогда она пошла прямо в штаб «корпуса самообороны». А ведь в штабе всяких людей полно…

— Да, это безрассудно, — подосадовал я и спросил: — А вообще, что она за женщина?

— И смелая, и надежная, — уверенно ответила Василиса. — Если попадется — не выдаст.

— Верю вам, Василиса Васильевна, но ей, очевидно, нужно постоянное руководство.

— Необходимо, — поддержала Василиса и продолжала рассказывать новости: — Кое-что узнала про Кубе. Он опять стал ездить в свою резиденцию — совхоз «Лошица»; обычно приезжает туда по воскресеньям утром; весь день рыбачит и собирает ягоды. Но там взять его трудно. Охрана — сильнейшая. А в городе всегда вереница машин его сопровождает, причем все машины одинаковые и трудно узнать, в какой сидит этот гад…

— А дорога из Минска в совхоз открытая? — раздумывая, спросил я.

— Да. Нет ни одного кустика, вокруг сплошные поля, кое-где, правда, к дороге подходят посевы озимых, они уже поднялись.

— Где вы храните ту взрывчатку, которую я вам дал в прошлый раз?

— Хорошо спрятана в городе. А что, понадобилась?

— Отдайте ее Фене Серпаковой. Она знает, кому отнести. Только предупредите ее, чтобы не бегала с толом по городу, и пусть познакомит вас с руководителем группы.

— Будет выполнено, — заверила Василиса Васильевна. — А на заводе Мясникова славно поработали!

— Раненые есть?

— Ни одного, — ответила Василиса, и я почувствовал еще больше уважение к подрывникам.

— А арестованные?

— Есть один.

— Кто такой? — стараясь не выдать своего волнения, спросил я.

— Зубин.

Мне сделалось легче. Красницкий не упоминал такой фамилии. Значит, в группе предательства нет.

Я простился с Василисой Васильевной и уехал в лагерь, а Гуринович остался с ней.

В лагере я разыскал комиссара, передал ему услышанное от Василисы Васильевны.

— Нужно попробовать захватить Кубе, — спокойно сказал он. — Пойду я сам.

— Нет, Иван Максимович, без тебя найдутся люди. Разве ты не доверяешь нашим партизанам?

Мы долго выбирали, кого послать. Здесь нужно было быть человеком не только смелым и находчивым, но и хладнокровным, способным трезво оценить обстановку. Послать на эту операцию многих мы не могли. Им негде будет укрыться. Наконец остановились на Козлове.

— Маленькая группа Козлова лучше сможет действовать, — сказал комиссар.

Мы позвали Козлова и развернули перед ним карту.

— Сможете на этой дороге уничтожить три легковые машины? Но только так, чтобы ни один пассажир в них не остался живым. Местность открытая. Пойдете маленькой группой.

Брови у Козлова сдвинулись. Несколько минут он молча изучал карту.

— Сделаю все, что смогу, — просто ответил он.

— По этой дороге обычно ездит Кубе, — тихо сказал Родин.

— Как ящерица, буду ползти, но выполню задание, — оживился Козлов.

— В бойцах своих уверен? — спросил комиссар.

— Как в самом себе!

— Итак, решено: в пятницу вечером необходимо быть на месте. — Я встал и подал Козлову руку.

На подготовку оставалось два дня, а дорога была далекая — восемьдесят километров.

Под вечер ко мне в шалаш, где находился и комиссар, пришел Козлов с четырьмя партизанами своей группы. Все вооружены автоматами и маузерами, на поясе у каждого по две гранаты. Мы внимательно осмотрели оружие и обмундирование. Все было в безупречном состоянии. Партизан ждали запряженные лошади, чтобы провезти их через партизанскую зону.

Подводы тронулись. Мы с комиссаром проводили отъезжающих. За лагерем простились.

— Здесь мой орден и письмо семье. Если не вернусь, после войны домой перешлете. Не вскрывайте, пока не убедитесь, что я погиб. — И Козлов вручил мне пакетик.

— На счет этого будь покоен, Александр Федорович… — напутствовал я его, но голос мой сорвался, и