И рассказал о себе, что был ранен в бою, остался во вражеском окружении, лечился у местного фельдшера, теперь чувствует себя лучше, скоро поправится совсем. Сказал, что подобрал из деревенской молодежи группу в шесть человек и с наступлением весны собирается уйти в лес. Мы познакомились со всеми членами боевой группы Ширякова, рассказали, как практически включиться в борьбу с врагом, и оставили немного оружия: довершить свое вооружение группа должна за счет противника.

Крестьяне запрягли несколько подвод, и с наступлением сумерек мы выехали из деревни. То на лошадях, то на лыжах, обойдя местечко Пруды, через Заборье и Глухую достигли деревушки Захаровка. Немного отдохнули, закусили — и опять в путь.

В нескольких километрах от Захаровки проходила железная дорога Полоцк — Витебск, которую нам нужно было пересечь. Выходя из деревни, разведчики задержали восемнадцатилетнего юношу.

— Почему бежать пустился? — спросил я.

— Думал, немцы или полицаи. Они расстреляли моего отца, сестер, теперь ловят меня.

Юноша распорол подкладку поношенного пальто, вынул комсомольский билет.

— Идемте в деревню, крестьяне скажут, кто я, — взволнованно звал он.

Крестьяне подтвердили, что он действительно комсомолец Долик Сорин.

Сорин просил взять его в отряд. Посоветовавшись, решили принять. Кто-то из жителей дал ему лыжи.

Комиссар подозвал Долика:

— Так, говоришь, ты местный?

Долик кивнул.

— Сумеешь незаметно провести нас через железную дорогу?

— Проведу, — уверенно ответил он.

Вскоре отряд подошел к станции Оболь. По насыпи расхаживали немецкие патрули. Долик шепнул мне:

— Товарищ командир, видите речку в кустах? Она проходит под полотном. Через водосточную трубу, согнувшись, можно пройти, только лыжи придется снять.

Мы дождались, пока патрули отошли подальше, и почти под носом у часовых пробрались через бетонную трубу. Перейдя железную дорогу, собрались в овраге, густо поросшем кустарником.

— Молодец, — похлопал по плечу Сорина комиссар.

Добрицгофер порылся в вещевом мешке и, вынув сверток, отдал его Долику.

— Возьми мое нижнее белье. Надень его вместо маскхалата, а то ходишь, как ворона среди лебедей.

Сорин смутился и, не зная, что делать, вертел сверток в руках.

— Надевай, немцев напугаешь, — смеясь, подбодрил комиссар.

Большая рубашка Карла Антоновича свободно болталась на худеньких плечах юноши, кальсоны пришлось подвернуть. Партизаны добродушно смеялись: они тепло приняли Долика в свою семью. Так как Сорин хорошо знал местность, штаб назначил его в группу разведки Меньшикова.

Теперь мы быстрей продвигались вперед. Обойдя Леоново и Фитьково, отряд лесом вышел к Западной Двине. Вот она, наконец, долгожданная! Трудно различить в темноте ее обрывистые берега и русло, покрытое снежной пеленой. Издали вся местность казалась сплошной белой равниной. Надо было найти отлогий спуск, и мы послали разведчиков во главе с Воробьевым. Разведчики несколько минут всматривались в безбрежную равнину, затем, обгоняя друг друга, ринулись вперед. Вслед за ними тронулся отряд.

Вдруг разведчики исчезли, словно провалились сквозь землю. Полагая, что они спустились к реке, мы продолжали идти и внезапно чуть не полетели вниз — едва успели опереться палками. Вышедшая из облаков луна осветила неясные фигуры разведчиков, барахтавшихся в глубоком снегу на дне обрыва. Смерив взглядом высоту, мы удивились, как они после такого полета остались живы. Луньков осторожно обошел обрыв и, найдя пологое место, стал медленно спускаться к реке. Мы смело последовали за ним.

Вскоре все, за исключением группы Воробьева, были на противоположном берегу Западной Двины, а через полчаса отряд догнали и неудачливые разведчики. Воробьев, стараясь скрыть хромоту, неуверенной походкой подошел ко мне и доложил:

— Товарищ командир, спуска к реке не нашли.

— Зато покувыркались, — послышался голос стоящего позади Лунькова.

Я сердито смотрел на Воробьева, радуясь в душе, что все обошлось благополучно и все, по-видимому, целы.

— Раз-вед-чи-ки, — протянул я по слогам, стараясь придать своему тону язвительность. — Вышли из леса, увидели открытое поле и, как телята, кинулись очертя голову.

Воробьев виновато опустил голову, а я вызвал врача.

— Осмотрите их, может, кто ребра поломал. Если здоровы, двинемся дальше.

В шесть часов утра отряд вошел в деревню Усвица. Едва мы разместились, ко мне подошел Меньшиков и указал на остановившегося поодаль пожилого мужчину в рваном зипуне.

— Вот человек, присланный нашими разведчиками.

Крестьянин сообщил, что по шоссе в деревню на нескольких подводах едут полицейские.

— Что делать? — спросил у меня Меньшиков.

— Вы уверены, что это полиция? — переспросил я.

— Полицаи, точно, — кивнул головой крестьянин. — Должно быть, реквизиционный отряд. Они хотят забрать у нас свиней. Дать бы им по рукам…

Мы послали Меньшикова готовить оборону. Затем, посоветовавшись, решили без лишнего шума выпроводить полицаев из деревни. Я сказал крестьянину:

— Беги и скажи реквизиторам, что сюда прибыла крупная воинская часть Красной Армии.

Не нужно было долго объяснять ему. Он хитро улыбнулся:

— Будет сделано.

Выйдя за околицу, мы с Луньковым наблюдали в бинокль за крестьянином, спешившим навстречу полицаям. Вот он подбежал к ним и что-то сказал, указывая рукой в сторону деревни. Развернув коней, полицейские бросились наутек.

Жители деревни, довольные таким оборотом дела, долго смеялись над перетрусившими полицейскими. Потом забеспокоились, полагая, что, узнав, как ее провели, полиция выместит на них зло.

— А вы их и дальше так обдуривайте. — весело засмеялся Луньков. — Зарежьте свиней и кушайте себе на здоровье, а когда придут реквизиторы, заявите, что в деревне остановились немцы и забрали всех свиней.

— А о сегодняшнем что говорить?

— Скажите, что ошиблись. Пришли, мол, солдаты в белых маскхалатах, некоторые из них говорили по-русски, так и приняли их за большевиков и, не желая полицаям плохого, предупредили. Только сумейте хорошенько соврать — полицейские еще благодарить будут.

— Правильно, — согласились крестьяне.

Задерживаться в деревне было небезопасно, так как в восемнадцати километрах, в местечке Улла, стоял большой немецкий гарнизон. Я попросил у крестьян несколько подвод.

После полудня мы оставили деревню. Из всех хат высыпали жители, даже два древних старика слезли с полатей, чтобы пожелать нам доброго пути и боевых удач.

Легко скользили полозья по мягкому снегу, подпрыгивая, бежали лошади. В лицо дул теплый весенний ветер, от лошадей шел пар. Проехали деревни Стайки и Вече, добрались до деревни Поддубища. Здесь, отпустив подводы, снова встали на лыжи и всю ночь шли по глубокому рыхлому снегу. Рано утром, измученные тяжелой дорогой, мы остановились в низкорослом кустарнике. Впереди раскинулась обширная равнина, пересекать которую в дневное время было опасно. Невдалеке проходила дорога, по ней то и дело проносились немецкие автомашины.

Утро выдалось холодное, колючий ветер пронизывал до костей. Разгоряченные быстрой ходьбой, партизаны стали мерзнуть. Разжигать костры было опасно: их сразу заметили бы с дороги.

Меньшиков и Николаев отправились в разведку. Вернувшись, они доложили, что в полукилометре от