полицию и другие гитлеровские карательные формирования.
Белорусский народ быстро распознал предательскую сущность «БНС». В эту организацию шли главным образом кулаки, бывшие помещики, появившиеся вместе с оккупантами, а также уголовники, многим из которых были предоставлены административные должности в управленческом аппарате оккупантов.
Все потуги «БНС» идейно растлить, расколоть единство белорусского народа и поставить советских людей на службу немецко-фашистским оккупантам терпели провал.
Огромные потери немецких войск на фронтах зачастую не давали возможности сколотить сколько- нибудь серьезные силы для борьбы с партизанами, и Кубе изыскивал все новые способы, чтобы спровоцировать через «БНС» хотя бы незначительную часть белорусского населения на борьбу с партизанами.
В июне 1942 года Кубе в официальном послании обратился к руководителю «БНС» Ермаченко, в котором говорилось о необходимости создания «корпуса самообороны» для борьбы с партизанами. Вооружение и обучение такого корпуса немцы брали на себя, предоставляя «БНС» любыми средствами втягивать в него население.
По команде Кубе 4 июля 1942 года главный совет «БНС» выступил в печати с «воззванием к белорусскому народу», подписанным Ермаченко, Годлевским, шпионом в рясе — архиепископом Филофеем, начальником минской областной полиции Саковичем, бургомистром Минска Ивановским и редактором «Беларускай газеты» Козловским. Предатели белорусского народа призывали население вступать в «корпус самообороны».
Тогда же в Минске был создан штаб по формированию отрядов «белорусской самообороны» в составе тех же Ермаченко, Саковича, Кушеля и полковника армии буржуазно-помещичьей Польши Святополка-Мирского.
Для подготовки командного состава спешно организовывались полицейские школы и курсы.
Таким образом, из сугубо «цивильной» как будто организации «БНС» по команде фашистских хозяев молниеносно превращается в откровенную банду, провоцировавшую братоубийственную резню в Белоруссии. С «БНС» была сорвана маска благотворительной организации, и она предстала перед белорусским народом в отвратительной наготе убийц и палачей.
Поэтому ни вербовка, ни насильственные мобилизации путем облав не дали положительных результатов. Белорусская молодежь, загнанная в подразделения «Белорусской самообороны», со всем вооружением и боеприпасами переходила в ряды партизан. Белорусская молодежь осталась верна своему народу и социалистической Родине.
Кубе и свора его приспешников — белорусских националистов бесились от постигнувшей их неудачи. Они искали новых методов, как втянуть молодежь в «БНС».
Выслушав подробные рассказы Воронкова и Гуриновича и прочитав принесенные ими воззвания националистов, я посоветовался с Морозкиным, Кусковым и Кухаренком. Мы решили провести открытое партийное собрание, посвященное одному вопросу: усилить разъяснительную работу в деревнях.
Землянки, в которой могли бы разместиться все коммунисты, не было, и партийное собрание Кухаренок открыл на небольшой поляне.
— Товарищи! Палач Кубе и его лакеи — белорусские националисты хотят устроить братоубийственную резню между белорусами. Они еще осенью начали создавать «корпус самообороны» для борьбы с партизанами. Закоренелая банда предателей своей грязной пропагандой пытается завлечь нашу молодежь в свои ряды. Иногда им удается кое-кого завлечь, и наша парторганизация также несет ответственность за это. Нужно больше выпускать воззваний и листовок. У нас нет типографии, но мы должны печатать их на пишущих машинках. Мы должны добиться, чтобы «корпус самообороны» не получил ни одного солдата.
После Кухаренка выступил я и рассказал о методах, которыми буржуазные националисты втягивают молодежь в «корпус самообороны».
Слово взял Юлиан Жардецкий. Он напомнил собранию про антисоветскую деятельность Островского и Ермаченко в период гражданской войны.
— Наш народ, — говорил он, — имеет одно свойство: он быстро забывает обиды. Обязанность коммунистов напомнить народу о предательской деятельности руководителей корпуса еще в гражданскую войну, напомнить, как банда Островского уничтожала стариков, детей и женщин, выжигала дотла деревни. Только тогда наша агитация будет действенной, принесет ощутимые результаты, — взволнованно закончил Жардецкий.
— Правильно! — раздались возгласы.
— Каждый коммунист должен быть пропагандистом и агитатором, — сказал Иван Любимов.
— Сколько мы выпускаем экземпляров сводок Совинформбюро? — спросил Морозкина Коско.
— Около полутораста, — ответил комиссар.
— Мало! — горячо сказал Коско. — Нужно гораздо больше выпускать сводок и воззваний. Народ хочет слышать верное слово коммунистов.
Партийное собрание обязало всех коммунистов вместе с остальными партизанами вести разъяснительную работу в деревнях. Приняли решение больше выпускать листовок и воззваний. У нас, членов партии, возникло что-то вроде конкурса на написание лучших листовок.
Я отправил обстоятельную радиограмму в Москву о действиях белорусских националистов, потом навестил Сороку и Мотевосяна.
— Одновременно с разъяснительной работой надо усилить боевые операции, — сказал Сорока. — Мы должны показать нашу мощь, чтобы вести о наших делах далеко разнеслись.
Было уже отпечатано немалое количество воззваний. Разведчики и связные, уходя в поход, брали воззвания с собой. Был дан строгий приказ понапрасну их не расходовать, чтобы они распространялись в тех населенных пунктах, где редко бывают партизаны.
Из Москвы была получена радиограмма, одобряющая наши действия. Нам предлагалось проникнуть в штаб «корпуса самообороны» и разрушить его изнутри. Москва запрашивала также, не нуждаемся ли мы в боеприпасах.
Через несколько дней в десяти километрах от лагеря, близ деревни Борки, мы приняли два самолета. Москва прислала нам взрывчатку, патроны, гранаты, два миномета и — чего мы совсем не ожидали — много маскхалатов, военных полушубков и тридцать пар лыж.
Большинство наших партизан было плохо одето, и поэтому я очень обрадовался, когда из мешков стали доставать белые полушубки.
— Партия о нас заботится, как о сынах, — прошептал Коско.
В тот же день получили радиограмму из Москвы, где предлагалось отправить в Москву комиссара и секретаря парторганизации для доклада о результатах нашей работы.
Начали подготавливать материалы для отчета. Два дня напряженной работы — и вот все документы, которые могут интересовать Центральный штаб партизанского движения и военное командование, собраны и упакованы. Хотя документы брали самые важные, получилась изрядная ноша.
Морозкин и Кухаренок готовились к походу. Им предстоял далекий путь: группа наших партизан будет сопровождать их до лагеря Воронянского, откуда они пойдут через другие партизанские отряды в прифронтовую полосу. Оттуда — на самолете…
— Выбирай, кто тебя будет сопровождать, — предложил я Морозкину.
— Возьму Любимова, с ним везде пройдем, — грустно улыбнулся комиссар. — Только бы отпустили поскорее обратно…
Любимову была выделена группа автоматчиков в двадцать пять человек. Вместе с ними до железной дороги Минск — Москва пойдет также Сермяжко с группой подрывников.
Наконец последние приготовления закончены. Отряд выстроился для проводов комиссара, Георгий Семенович Морозкин тепло попрощался с каждым партизаном. Было заметно, как у него вздрагивают губы.
— Ты радируй, чтобы поскорее меня обратно отправили, — говорил он мне.
Нелегко было расставаться с комиссаром. Сколько тяжелых и радостных часов мы пережили
