вынужденные считать каждую монету, сидели по домам. Двое мужчин в темных плащах с широкими воротниками шептались друг с другом. По виду это могли быть ученые или медики, подыскивающие хорошо оплачиваемую работу.

Фуггеровский посланник удивился, однако не стал расспрашивать, кто эти двое, и тем более вступать с ними в беседу. Маттеус Шварц слушал вполуха болтовню, которой счел своим долгом развлекать его хозяин. Мысли его были далеко отсюда. Наконец он выпил залпом чашу, чтобы отделаться от назойливого трактирщика, и поднялся в свою комнату.

Шварц так устал с дороги, что сразу разделся и лег на кровать. Пять дней назад после пережитого бурного периода он выехал из Аугсбурга. После кончины Якоба Фуггера его наследство досталось племянникам Раймунду и Антону, которым торговля специями с Индией, медные рудники в Испании и Венгрии, равно как и европейская финансовая система были столь же безразличны, как сказки «Тысяча и одна ночь». Тем большая ответственность лежала на Шварце — бдительно следить за всей империей.

Но гораздо больше, чем деньги и товары, фуггеровского посланника занимала одна мысль, не дававшая ему покоя. Со времени его последней поездки в Майнц к курфюрсту Альбрехту Бранденбургскому из головы у него не шла Магдалена, жена канатоходца.

Внезапная смерть Якоба Фуггера заставила его тогда поспешно покинуть Майнц и вернуться в Аугсбург. Но как только Фуггера похоронили, он тут же снова примчался в Майнц. В монастыре Эбербах он наткнулся на пьяного кучера Рихвина, который рассказал ему, что доставил Магдалену и ее любовника в Вюрцбург. Женщина остановилась в гостинице «У лебедя», а ее спутник поселился в монастыре Святого Якоба. Шварц поехал туда, но никто не мог ему сказать, куда направилась Магдалена. И лишь слепой привратник монастыря Святого Якоба, напустивший на себя таинственность, намекнул ему, что на месте Шварца он искал бы ее в Бамберге. И вот наконец Маттеус прибыл в город, стоящий на реке Регниц.

Погруженный в свои мысли, Маттеус Шварц уже начал засыпать, когда из соседней комнаты неожиданно донесся чей-то оживленный разговор. Молодой человек встрепенулся.

— Вы не должны были убивать обоих! Об убийстве речи не было.

— Они слишком много знали. Поверьте мне, это был единственный выход! Иначе они опередили бы нас.

— Да ладно!

Молчание.

— К тому же они были неверующие. Она и вовсе слыла колдуньей. Рано или поздно все равно очутилась бы на костре.

— А пожар в «Преисподней»?

— Без этого нельзя было обойтись.

Молчание.

— Иоганн, вы наводите на меня ужас!

— Ну не будьте же святее Папы Римского! Вы непременно, во что бы то ни стало хотели завладеть книгами.

— Я говорил, что готов заплатить за них любую сумму, пусть даже тысячу гульденов. Но я не говорил, что вы должны душить или топить людей.

Молчание.

— Где книги?

— В соборе. Где именно, я не знаю. Пока не знаю. Потерпите еще пару дней. Или, может, пару недель.

— Пару недель? Вы с ума сошли. Даю вам пять дней…

Последующее течение разговора утонуло в грохоте опрокидываемых стульев, тяжелых шагов и пыхтения, словно там шел поединок.

Шварц безуспешно пытался что-нибудь понять из услышанного. Кто были эти мужчины? Он поднялся, накинул камзол и спустился вниз, где возле входа в стенной нише лежала открытая гостевая книга.

Последняя запись была о нем. Над нею были внесены еще двое: Эразм Роттердамский, доктор теологии и писатель, проездом; и доктор Иоганн Фауст, составитель гороскопов, чернокнижник и бывший учитель в Кройцнахе, проездом.

Фуггеровский посланник поспешно вернулся в свою комнату. Уснуть этой ночью он так и не смог.

Арест заезжего библиотекаря и его любовницы крайне взволновал жителей Бамберга по обе стороны реки Регниц. Толпы людей собрались перед домом местного старосты, облеченного князем-епископом Вейгандом полномочиями вершить правосудие. Жители скандировали и требовали незамедлительно осудить и казнить обоих убийц.

Как и было запланировано, процесс начался на пятнадцатый день первого осеннего месяца, что внесло приятное разнообразие в монотонную жизнь маленького города. Судебный зал был набит до отказа. Люди висли даже в оконных проемах и, предвкушая сенсацию, ждали начала слушания дела. В исходе никто не сомневался, суд представлялся чистой формальностью.

Перед домом, где заседал суд, плотники уже строили виселицу. Вопреки обычаю казнить преступников у городских стен князь-епископ приказал покарать двойное убийство и поджог, который по закону наказывался не менее строго, на рыночной площади, на глазах у всех.

Из монастыря на горе Михельсберг донеслись восемь ударов колокола, когда староста вошел в судебный зал через дверь с фасадной стороны. В тот же момент четверо солдат приволокли через боковую дверь Магдалену и Венделина, скованных наручниками. Их лица были мертвенно-бледными, взгляды потухшими. Складывалось впечатление, что они смирились со своей судьбой.

Зеваки вытягивали шеи и, становясь на цыпочки, пытались увидеть преступников. Хотя не раздалось ни одного выкрика с призывом к возмездию, не слышно было и насмешливых куплетов, часто звучавших в подобных ситуациях; в зале царило беспокойство, то и дело слышались шепот, цыканье и шипение.

— Назови свое имя, происхождение и род занятий, — открыл заседание староста.

— Венделин Свинопас, — ответил Венделин, вызвав злобный смех в зале. — В последнее время служил библиотекарем в монастырях Эбербах и Святого Якоба в Вюрцбурге.

— А ты? — обратился староста к Магдалене.

— Магдалена Вельзевул. — Она обернулась в ожидании таких же злобных насмешек. Однако, к ее удивлению, их не последовало. Зеваки молча пялились на нее. Тогда она продолжила: — За исключением нескольких последних недель, была циркачкой в странствующей труппе Великого Рудольфо, без постоянного места жительства.

В зале снова стало неспокойно. Циркачка из труппы Великого Рудольфо? Это имя было хорошо известно в Бамберге, многие им восхищались. В квартале Занд, по ту сторону Регниц, его отец когда-то владел мастерской по ремонту обуви. Сын после смерти родителей исчез из города и примкнул к странствующей цирковой труппе. Никто и не подозревал, что однажды он станет знаменитым на весь мир.

Староста ударил деревянным молотком по столу и призвал к спокойствию. Потом торжественно провозгласил:

— Вы оба обвиняетесь в убийстве ученого-стеганографа Атанасиуса Гельмонта и его возлюбленной Ксеранты. Вы признаете себя виновными?

— Нет! — гневно воскликнула Магдалена. — Никогда в жизни я бы не убила человека. Я бы не смогла.

— Но ты помогала своему любовнику и одобрила убийство человека.

— Свинопас — не любовник мне, — внесла ясность Магдалена, — а верный спутник. В такие времена, как нынешние, женщина не может одна отправляться в путешествие.

— А что привело вас обоих в наш город? — осведомился староста с наигранным дружелюбием.

— Монастыри, — ответила Магдалена. — Свинопас и я надеялись найти в одном из ваших многочисленных монастырей работу библиотекаря. У цистерцианцев в Эбербахе наша работа была оценена по достоинству.

— Женщина-библиотекарь! — язвительно воскликнул староста. — Вы когда-нибудь слышали такое?