А в это время Бонапарт

переходил границу!

Завхоз Балабашкин, облапив фонарный столб, декламировал ему Хафиза. Двое его молодцов сноровисто переворачивали вывеску более привычной стороной, где было написано «Бар у Трех Углов». Третий вытирал о смокинг замасленные ладони и орал, попинывая тот самый сложный агрегат:

— Ванька! Так куды эту гниду? В четвертый?

Панарин пересек площадь и остановился перед доской объявлений, где красовались три свежеотпечатанных приказа.

В первом заместителю по летным вопросам полковнику Панарину за гибель одного из пилотов объявлялся строгий выговор с занесением, и ровно на месяц запрещалось ношение Большого Креста Познания.

Во втором приказе сообщалось, что результаты рейда «Гамма», проведенного три недели назад при личном участии и под командованием полковника аэрологии Панарина, превзошли всякие ожидания и дали весьма ценные для нуклеарной биологии и краниологической гидрологии данные. В связи с чем полковник Панарин, капитаны С.Босый и К.Крымов, старшие лейтенанты Л.Шамбор, К.Бонер (посмертно) и Р.Славичек указом Президента Всей Науки награждены орденами Бертольда Шварца первой степени.

Третьим приказом всему летному, научно–техническому и инженерному составу Поселка в целях морального оздоровления предписывалось трижды в неделю посещать кинотеатр, четырежды в неделю — новооткрытый магазин «Молоко», а также прочитать брошюры профессора В.Б.Пастраго «О вреде пьянства» и «О вреде безалаберных половых отношений». Каковые брошюры каждый обязан получить у Балабашкина под расписку. Кроме того, сообщалось, что вечером в Поселок прибудет для прочтения лекции сам профессор В.Б.Пастраго. И в заключение строго запрещалось после употребления алкогольных напитков обижать поселковых животных, красть из лабораторий и террариумов подопытных животных, летать на самолетах за пивом на «материк» и пугать пистолетом предместкома Тютюнина. Нарушителям вышеизложенных запретов грозил широкий ассортимент кар — лишение месячной премии, временное лишение орденов, неделя с метелкой и назначение на полгода грузчиком в магазин «Молоко».

Повсюду толпились кучки аборигенов, обсуждавших за бутылкой третий приказ. Балабашкин уже выписывал по площади синусоиды и щедро раздавал брошюры профессора В.Б.Пастраго, которые возил за ним на тележке грузчик в драном и мятом смокинге. Прошел слух, что в новооткрытом магазине «Молоко» стоят за прилавком пятеро молоденьких продавщиц, только что прибывших с «материка», и все ринулись покупать простоквашу.

— Ну и как настроение?

Панарин обернулся — рядом возвышался Адамян Гамлет Багратионович, больше, чем когда–либо напоминавший сейчас унылого слона.

— Настроение — как всегда.

— Мальчик, и тем не менее у меня впечатление, будто ты в последнее время сдал…

— Это трудно объяснить, — сказал Панарин. — И началось это не вчера. Правда, вчера я говорил с Шалыганом…

— Понятно. И ты думаешь, что ты первый, кого он смутил рассуждениями о лодках и верблюдах? А ты способен бросить штурвал и пересесть на верблюда? Ну–ка, представь, ярко, объемно, в цвете!

Панарин отрицательно мотнул головой.

— То–то, — сказал Адамян, генерал–полковник аэрологии, славный альбатрос в прошлом. — Где–то сейчас сидят за партами те, кто, быть может, проплывет по Реке. Только к нам это не имеет никакого отношения. Узкая специализация — девиз наших гербов, бремя наших горбов… Мы навсегда прикованы к штурвалу, для нас всегда будут только самолеты.

Они помолчали. Динамики Главной Диспетчерской выплескивали рев пьяного дуэта:

Тихо лаяли собаки

в затухающую даль.

Я явился к вам во фраке,

элегантный, как рояль…

— Менестрели… — поморщился Тарантул. — Тим, все полеты на сегодня отменены. Пойдешь только ты. Звеном. По маршруту бонеровской «семерки». Нужно посмотреть, что там…

— Людей подбираю сам?

— А когда это я вмешивался в твои дела?

Адамян ткнул его кулаком в плечо, неуклюже повернулся и пошел к зданию дирекции, оплывший старый фанатик аэрологии, сумевший одиннадцать лет назад дотянуть до полосы то, что осталось от самолета да еще ухитрившийся эти лохмотья посадить. С тех пор — в воздух даже пассажиром нельзя…

К Панарину валила толпа пилотов. Они мимоходом распихивали по урнам бутылки со сметаной, галдели и чертили ладонями в воздухе нечто напоминающее то ли фигуры высшего пилотажа, то ли женские формы.

— Адмирал! — заорал Леня, истово салютуя Панарину молочной бутылкой. Честь имею доложить: новоприбывшее женское пополнение путем визуально–дистанционного осмотра и психологического экспресс–анализа признано ласковым и сговорчивым. Несомненно слабы на передок–с!

— Вольно, — сказал Панарин. — Господа Альбатросы, диспозиция следующая: идем в Вундерланд по тропе «семерки». Веду я. Со мной Сенечка на своем драндулете и Леня со Стрижом на «Сапсане». Шагом марш!

Кто–то громко присвистнул, но ему тут же нахлобучили фуражку на нос.

4

— Может быть, когда–нибудь пойму,

что заставляет вас идти на риск

сломать свои элегантные шеи.

— Когда поймете, скажете нам. Для

нас самих это тайна.

Д.Френсис

Видимость оказалась идеальная, какую и сулили метеосводки. Панарин тысячу раз проникал сюда, но всегда это было как первая сигарета, первая женщина, первый синяк под глазом, первый орден. Потому что Вундерланд это Вундерланд, аминь, господа альбатросы…

А меж тем внизу не наблюдалось ровным счетом ничего чудесного. Внизу была Река, широкая и спокойная, были желтые песчаные отмели, кое–где пересеченные полосами гальки. И пышный березовый лесок. И буро–зеленые, не знавшие плуга поля.

— Между прочим, — сказал Сенечка Босый. — Я тут пролетал позавчера, и не было здесь никакой рощи. Солончак красовался самого паскудного облика.

— Ты когда перестанешь удивляться?

— Да сам знаю, и все равно…

— Разговорчики, — сказал Панарин.

— «Омутки» пошли, альмиранте.

— Ага. Фиксирую.

— Вниз, на третий коридор.

— Есть третий коридор.

Стайка небольших овальных водоворотиков плыла против течения навстречу самолетам. Их видели тысячу раз и давно знали, что никаких живых существ там нет. Просто водоворотики, плывущие против течения…

— «Сапсан», съемка.

— Есть.

— Болометр в дело.

— Есть. Расхождений с прежними данными не вижу.

— А вот кавитация какая–то странная. Я таких пузыриков никогда прежде не видел.

— Я тоже. Новенькое что–то. Альмиранте, ваши указания?