Это, хочу подчеркнуть, только годовой барыш, а сколько у паразита на счету всего в рублях и долларах, в России и Швейцарии, никто не знает. Вполне подошел бы для раскулачивания и фашистский недобиток Альфред Кох: 7 млн. 295 тыс. Но если жалко пузатого Егора и полоумного Коха, то можно потрясти их дружка Чубайса. У того соответственно за тот же год — 29 млн. 785 тыс. И опять — только здесь, только в рублях и только на свое имя. А ведь у всех есть еще жены, дети, братья и сестры, наконец, тещи. Что может помешать часть состояния зачислить на их имена? Нет такого закона в демократической России! За что боролись!.. Да почему бы, черт возьми, не тряхнуть и Хакамаду, живущую в квартире великой Марии Бабановой? Ведь она так много говорила о своей любви к народу в передаче НТВ 27 мая. И так нежно! Так пламенно! Ее личное состояние, по данным все той же ЦИК, в 2002 году составляло 19 млн. 503 тыс. А за четвертое место в президентской кампании мадам выложила 84 млн. рублей, отмусоленных ей дружками- единомышленниками. Досадно, конечно, что за такую цену всего лишь четвертое бесполезное место, но все-таки обогнала крупногабаритного интеллектуала Сергея Миронова, набравшего 0, 8% голосов. Наконец, и сам президент с апреля этого года получает 147 тысяч в месяц. При такой зарплате наверняка есть в кубышке или на сберкнижке искомые 6 млн., а с другой стороны, можно будет уж не так и торопить с отдачей долга Гайдару или Чубайсу, Коху или мадам Хакамаде. Если, конечно, они к тому времени еще будут дышать свежим воздухом.
Но если все эти миллионщики стали жидиться, как сказал бы Эдуард Тополь, то уж последняя дорога — к Александру Исаевичу. Ведь второго подобного радетеля и защитника русского народа у нас нет. Уж он-то раскошелится, уж он-то прикажет: «Наталья Дмитриевна, где там у нас кубышка?..» Да еще в укор скупердяям напишет новые слова к старой песне, допустим, в таком роде:
Что ж, на 12-й день голодовки шахтеры «Енисейской» выбили свою зарплату, президенту, который любит повторять, что он отвечает за все, не пришлось раскошеливаться. Но уже объявили сухую голодовку на шахте «Интинская» в Республике Коми. Там хозяева-бандиты задолжали горнякам не 6, а 124 миллиона рублей. И уже наряду с шоссейными, железными дорогами ограбленные труженики добрались до самых великих рек России. В районе Киренска более тридцати судов перегородили Лену с тем же требованием: «Деньги на бочку и катитесь ко всем чертям!» То же и на Иртыше… Не страшно, товарищ президент?..
Но вернемся к Дунаевскому:
А теперь нам навязывают красивые слова «господин», «частная собственность», «прибыль», «взятка», «банкротство» и т.п. И ваша шарага все это подхватила.
А попробуй-ка сейчас сунуться с этим словом хотя бы к Лужкову, мужу миллиардерши Батуриной, или Грызлову, герою «Норд-Оста», или к Слизке, влюбленной в Буша и в Аяцкова, или к помянутым Тен Ен Таку и Махмудову. Они тебе объяснят, белый ты или черный.
А тут что не так? Это вы, Солженицын, как только враг вознамерился сломать нас, тотчас оказались в тыловом городке Морозовске, и там, насупив брови, преподавали школьникам астрономию, а на фронте объявились лишь в мае 43-го. Но тысячи и тысячи ваших ровесников к тому времени уже полегли, защищая Родину-мать.
5
«Список Исааковича» продолжается так: «Тут — и Матвей Блантер, и братья Покрасс: „Если завтра война“, а еще раньше знаменитый „Марш Буденного“» (там же). Начнем с конца. Чем вам, эстет сермяжный, не нравится «Марш», если он знаменитый, и не просто, а всенародно и восторженно знаменитый в 20-е годы? Может, из-за этих строк:
Да, можно предположить, что именно здесь все особенно ненавистно Солженицыну. Во-первых, Ворошилов тут назван — в 20-е годы! — офицером, и это оплеуха эстету, ибо он божился, что слово «офицер» было под запретом, что за него чуть ли не срок давали. Во-вторых, своей крови за СССР Исаакович, разумеется, не пролил ни капли, а чужую — случалось. Так, однажды, чтобы только угодить начальству, опасаясь, как бы оно вдруг не попрекнуло, приказал солдату Андреяшкину восстановить под обстрелом порванную связь, т.е. послал на верную смерть, и тот из-за холуйства своего командира перед начальством «сумел пролить кровь за СССР», погиб.
О песне «Если завтра война» (1937) пишет: «благодушно-успокоительная, как мы моментально разобьем врага». Ну хоть бы раз правду сказал, козел!.. Какая благодушность, какая успокоительность, если в ней говорилось, что война может разразиться в любой час — если не сегодня, то завтра — и что к этому надо быть заранее готовым:
