мужского пола — Капитоном.
Николай Матвеевич сам приготовил сына в первый класс гимназии, свез его в город, и Капитон сдал экзамен. К несчастью, это был последний экзамен в его жизни: когда Николай Матвеевич подъехал к крыльцу своего маховского дома и навстречу ему с громадными усилиями появилась супруга, из-под козел укладистого рыдвана вылез и Капитоша. Николай Матвеевич и Антонина Максимовна остолбенели… Но это решило судьбу Капитоши: Антонина Максимовна уже не «дала ребенка на муку» во второй раз, и «ребенок» остался навеки в Прудках…
«За днями дни мелькали чередою», как бы сказал поэт Льдов, и оставляли свои следы: Николай Матвеевич поседел, стал носить туфли, стал очень небрежно относиться к застегиванью некоторых частей костюма и все более и более отдаваться тихому изучению нумеров «Сына отечества»; Антонина Максимовна уже не выходила из своей спальни, где вечно сидела на кресле, ежеминутно засыпая от ожирения, и только изредка кричала на девку, если та медлила подать ей полоскательную чашку и нюхательного табаку для чистки зубов…
Капитоша превратился в долговязого юношу, который уже начал хозяйствовать и отдавать дань молодости, то есть по вечерам пропадать по улицам, охотиться с товарищами и участвовать в избиении лесных сторожей, которые препятствовали охоте. Но с летами он стал серьезнее и наконец превратился в солидного, полного господина — хозяина маховской усадьбы. Старики Шаховы недаром вели скопидомную жизнь: у Капитона Николаевича оказалось в руках совершенно чистое от долгов имение и деньги. Поездки в город на мировые съезды, «по делу о нанесении побоев отставному унтер-офицеру такому-то сыном дворянина Ка-питоном Николаевичем Шаховым», оказали на последнего благие результаты: он «понатерся» в обществе и стал много цивилизованнее своих родителей. Короче сказать, «отдав дань молодости», он женился на дочери соседа-помещика, Софье Коноплянниковой, которая приехала в деревню на каникулы после неудачного экзамена в пятый класс гимназии и попала замуж; затем покрыл дом железом, построил новые амбары, новую ригу, вырубил почти весь сад и засадил его дичками яблонь, увеличил севообороты, свел знакомство с елецкими офицерами, банковскими нотариальными дельцами, выписал «Ниву» и аристон и начал принимать гостей, угощая их уже не кренделями, а портвейном и кильками…
Но не стану вдаваться в подробности новой жизни в маховской усадьбе: читатель увидит ее, если возьмет на себя труд побывать со мною на Знаменском празднике, начало приготовлений к которому мы уже видели в хлопотах Софьи Ивановны и Катерины с тестом.
Не успела еще Софья Ивановна покончить с тестом, как на дворе зазвенел колокольчик, и через минуту в передней хлопнула дверь, раздалось «фу-ты, господи» и шум сваленной на сундук шубы. Софья Ивановна глянула и, так как девичья соединялась с передней коридором, увидела в последней Ивана Ивановича.
— Кума! — крикнул тот весело и бросился бегом в девичью.
Софья Ивановна сконфузилась своего туалета (она была еще в юбке и платке, накинутом на плечи) и скрылась в спальню. Но Иван Иванович был свой человек: он настиг ее в спальне, расшаркался и схватил ее руку.
— Иван Иванович! В тесте… — крикнула Софья Ивановна.
— Тем лучше — пироги раньше всех, значит, попробую, — с хохотом возразил Иван Иванович и поцеловал-таки руку.
— Что за шум, а драки нету? — крикнул Капитон Николаевич с постели.
Иван Иванович сделал комически испуганную физиономию.
— Батюшки, супруг!
— Сейчас же требую удовлетворения! — воскликнул Капитон Николаевич.
Иван Иванович скорчил еще более комическую физиономию.
— Да неужто ты не удовлетворен? — спросил он, делая ударение на последнем слове, и раскатился громким, откровенным хохотом.
— И бесстыдник же этот Иван Иванович! — улыбаясь, сказала Софья Ивановна и, схватив юбки и башмаки, ушла в кабинет.
Продолжая смеяться, Иван Иванович пожал руку Капитон у Николаевичу и сел около него на кровати.
— Что это ты, черт тебя знает, — ни свет ни заря как снег на голову? — спросил Капитон Николаевич, ощущая в глубине души некоторое удовольствие от того, что он друг Ивану Ивановичу и может с ним говорить «по-товарищески», то есть ругаться и фамильярничать.
Иван Иванович был совершенно такого же мнения о товариществе и ответил тем же тоном:
— Вздуть тебя, скотину, приехал.
— За что?
— «Старое зашло»… «Не ходи одна, ходи с тетенькой»…
— В самом деле, по какому обстоятельству?
— А то по какому же… все по энтому…
— Ну, ты нынче, должно быть, всю дорогу «совершенствовался».
— Как «совершенствовался»?..
— Ах да, ты ведь не знаешь… Крутиков уморил нас со смеху. Ездили мы недавно за «косолобыми»… [10]
— Да разве он у тебя был?..
— Был… с Лызловым…
— Вот скоты — мне и ни слова.
— Да ну, слушай же… Я по дороге забрел в Новоселки — нужно было к мировому, — а они сказали, что проедут в Коровий Верх. Только, понимаешь, выхожу от мирового, глядь — лошадки мои стоят смирехонько около Ивана Михайлова, а они, голубчики, второе «горлышко откусывают». «Вы зачем сюда?» — «Дурак ты, — говорит Крутиков, — неужто ты не знаешь, что Толстой проповедует „совершенствование“? Вот мы и совершенствуемся…»
Оба захохотали, закурили, и беседа снова потекла в том же духе.
— Однако, брат, мне вставать надо, — озабоченно сказал Капитон Николаевич.
— Ну и отлично, — согласился Иван Иванович, — я спать хочу. Только сперва надо… усовершенствоваться. Отперт?
— Отперт.
Иван Иванович пошел в коридор, отворил шкаф, взял графин с водкой и рюмку и появился на пороге спальни.
— Видишь ты это? — подымая графин, спросил он Капитона Николаевича, который надевал валенки.
— Вижу.
— Ну, так больше уж никогда не увидишь!..
И Иван Иванович налил себе рюмку, взял ее края в рот и, без помощи рук, ухарски мотнул головою назад.
— Здорово! — сказал Капитон Николаевич.
Иван Иванович сплюнул, опять налил рюмку и повторил тот же фокус.
— Задохнешься! — крикнул Капитон Николаевич.
— Жив не буду, если не выпью весь графин. И опять та же операция… А через десять минут он уже храпел на кровати, уткнувшись головою в подушку…
Иван Иванович был очень счастливый субъект. Он служил в Ельце у нотариуса, дело свое знал хорошо, так что, кроме тридцати пяти рублей жалованья, имел еще хороший посторонний заработок: брал на себя роли поверенного по судейским делам, принимал хлопоты по закладу в банк имений и так далее, чтобы не сказать более… От всего этого у него набиралось до ста рублей в месяц, а это было очень недурно, если принять во внимание прежнее положение Ивана Ивановича: в ранней юности он был ни более ни менее как мальчик на услугах при какой-то библиотеке в Орле и звался Ванькой. Теперь же он — секретарь