Но сейчас Деревянкин думал о Солюкове, который находился на палубе спасателя, с теплотой. В общем-то, Солюков хороший парень, честный, откровенный. Таким и должен быть агитатор. Если даже Деревянкин погибнет в пучине морской, то Солюков не припомнит мелких раз доров,
а
скажет при проведении очередной беседы дрогнувшим голосом: «Он выполнил свой долг
до
конца
и
погиб как
герой. Его светлый
образ навсегда
сохранится
в
наших серд
цах...».
И
ни
слова об
осьминоге
или кальмара.
Потому
что сказать:
«Он погиб в объятиях осьминога»— смешно, и героики не получится. «Сел на мину и подорвался» — тоже звучит не совсем складно...
Появилась боль в ушах. Деревянкин приостановил спуск и зевнул несколько раз, стараясь напрячь мышцы шеи. Боль прекратилась. Он снова заскользил вниз. Он уже спустился метров на пятьдесят и вдруг ощутил жестокий приступ страха. Опять мерещился исполинский кальмар. Чудовище гипнотизировало взглядом своих светящихся глаз, к водолазу тянулись со всех сторон упругие щупальца.
Это были признаки наркотического действия азота. И хотя матрос знал это, но не мог отделаться от гнетущего чувства.
«Покоритель морских глубин» Деревянкин!..
Внезапно им овладела веселость. Он рассмеялся и даже что-то запел. Но это опять-таки было опьянение азотом.
—
Нам море по колено! — проговорил он вслух. Наверху ничего не поняли и запросили о самочувствии.
—
Настроение бодрое. Идем ко дну! — ответил Деревянкин. Это было воспринято на борту спасателя как шутка. Шутит водолаз — значит, все в порядке. Но Деревянкину было не до шуток. В ушах стоял неумолчный звон, веки противно дергались. Он уже не видел шланга, не понимал, куда опускается и зачем. Если до этого он больше всего боялся, что может оборваться шланг, то теперь этот страх притупился. Не все ли равно?.. Но инстинктивно он стремился не слишком вытравливать воздух из рубашки. «Обжатие, обжатие, обжатие...»—звучали в ушах слова старшины. Важно, чтобы подача кислорода в дыхательный мешок успевала компенсировать нарастающее давление. А для этого следует замедлить спуск... Только бы не оборвался спусковой конец...
Постепенно сознание прояснялось. Ноги коснулись грунта.
Деревянкин поднял фонарь и чуть не вскрикнул: прямо перед ним высилось черное сигарообразное тело подводного корабля. А всего в двух шагах был обрыв... лодка повисла над обрывом.
Какие-то странные звуки поразили матроса. Он взобрался на корпус лодки и припал шлемом к его корпусу.
«Катюша»!.. Он мог бы поклясться, что слышит звуки аккордеона, но подумал, что действие азота все еще продолжает сказываться.
Деревянкин вынул нож и ударил рукояткой по корпусу. Странные звуки пропали. Стало тихо и страшно. Узкий пучок света, а со всех сторон — плотная тьма. Даже рыб не видно... Так вот она какая вечная ночь!.. Лишь мягкий скафандр отделяет его от этой неподвижной, скрывающей тысячи опасностей среды, защищает тело от охлаждения... Он висит на тонюсенькой ниточке. И стоит воздушному шлангу оборваться... Под ним мертвая громада затонувшего корабля. Есть ли там, внутри него, хоть один живой человек?..
Матрос ударил еще раз. Он даже отпрянул от корпуса, когда услышал резкий стук.
Живы!..
— Они живы!—закричал он, захлебываясь от восторга.— Живы!.. Просят дать воздух...
То, что экипаж лодки жив и продолжает бороться, наверху знали и до этого. Но вот теперь они, товарищи, которых Деревянкин знал в лицо, здесь, рядом. Он «переговаривается» с ними условными сигналами.
Остается только закрепить стальной конец, а потом уж сюда придут другие...
Нет, Деревянкину больше не мерещился чудовищный кальмар: рядом с ним на расстоянии вытянутой руки были живые люди, товарищи...
12. Свои пришли!
У Кестера не хватило сил подняться на борт «Кассиопеи»: его пришлось втаскивать по трапу. Он лежал на палубе, широко разметав ноги, хлюпая носом и задыхаясь. Всем своим видом он сейчас напоминал огромную лягушку.
Рядом стоял Тэккер и с презрением смотрел на своего любимчика. Когда в рот Кестера влили добрую порцию джина, он наконец, очнулся.
Тэккер ничего не спрашивал, а Кестер растерянно лепетал:
—
Он сорвал с меня маску, и я чуть не захлебнулся. Он сорвал и швырнул ее к черту!.. Обратно мне пришлось просто плыть наверху. Я ждал, что Джонни и Том подоспеют...
Профессор курил трубку и молчал. Наконец он сплюнул на палубу, и коричневый плевок шлепнулся почти у головы водолаза.
—
Капитан Дильворти! Нам нечего здесь больше делать. Курс на острова... — властно приказал Тэккер.
—
А Джонни и Том? Они еще не вернулись.
—
Не рассуждайте и выполняйте приказ!
—
Я не могу выполнить подобный приказ,— заартачился было капитан.— На судне хозяин — я, и я отвечаю за
людей.
Мягкими шагами профессор подошел к Дильворти, цепко схватил его за лацканы тужурки и потряс:
—
Я вам приказываю, черт вас побери! Поняли?.. Я за все отвечаю, а не вы...
—
Понял, сэр.
—
Действуйте!
—
Есть. Но только поздно, сэр: советские корабли!
Тэккер выпустил капитана. Советские эскадренные миноносцы в самом деле шли наперерез судну.
—
Да, нас, кажется, хотят зажать в клещи...— пробормотал Тэккер. — Впрочем, все равно нам не удалось бы уйти далеко... Проклятый гидросамолет!..
Вскоре на палубе «Кассиопеи» уже стоял капитан второго ранга Денисов.
—
Мистер Тэккер, если не ошибаюсь? — вежливо произнес Денисов.
—
Вы не ошибаетесь! — прорычал профессор.
—
Мы прибыли поблагодарить вас за спасение трех советских людей и передать вам вашу признательность.
Вы читаете ЗОНА НЕДОСТУПНОСТИ
