Все произошло так. Неожиданно поступил доклад от гидроакустика Чибисова: прослушиваются шумы винтов крупного судна. Все были озадачены, особенно капитан третьего ранга. В этот пустынный район, удаленный от всех коммуникаций, редко заглядывали даже рыбаки. Сигнал мощный... Что бы это могло быть?
Дорофеев решил подвсплыть. Когда лодка подвсплыла, командир, соблюдая осторожность, поднял перископ и припал к окуляру. Головку перископа захлестывали волны. Небо было затянуто тяжелой колеблющейся пеленой. И все же капитан третьего ранга успел рассмотреть в месиве туч и волн мачты неизвестного судна. Судно быстро уходило на восток. Вскоре мрак поглотил его.
И тут случилось непредвиденное: на какую-то долю секунды корпус лодки оголился, потом рухнула огромная волна и выбила аварийный буй. Металлический поплавок заплясал на индигово-черных с сединой волнах. Дорофеев негромко выругался. Хочешь не хочешь — нужно всплы вать. Хорошо, что в нескольких кабельтовых уже ничего нельзя различить.
Лодка всплыла. Палубу сразу же захлестнули волны. Холодный северо-западный ветер валил с ног.
—
Матроса Лопатина наверх! — приказал Дорофеев.
Матрос Лопатин, который только недавно сменился, мигом очутился на скользкой палубе. Дорофеев на мгновение задержал взгляд на его могучих руках. Ладони широкие, ногами будто врос в палубу. Шея короткая, мощная. Глаза по- детски ясные, из-под пилотки выбился русый хо холок.
—
Действуйте, матрос Лопатин!
Лопатин заулыбался, с невероятной проворностью стал раздеваться. Наконец- то представился случай показать себя! Теперь-то уж никто не посмеет называть его «рычажком»...
Намотав канат на руку, Лопатин легко соскользнул в кипящие волны. Он понимал, что нужно поторапливаться, но буй швыряло из стороны в сторону. Лопатин то взлетал на самый гребень пенистого вала, то стремительно падал вниз. Это было, как на гигантских качелях.
Захватывало дух. Колыхалось небо над головой. Иногда лицо захлестывало волнами, и .из воды виднелись только руки. Лопатин выныривал и снова искал глазами буй. А крутые темно-серые стены все вставали и вставали между Лопатиным и металлическим поплавком. Кисть руки, на которую был намотан трос, посинела, вздулась, но матрос не чувствовал боли. Он был хорошим пловцом и все же вскоре понял, что выдыхается. Только воля еще заставляла его держаться на поверхности. Лопатин словно ощущал на себе взгляд командира, и этот взгляд гнал его вперед. Вот поплавок почти рядом. И опять набежавшая шипящая волна унесла его в сторону. Глухо, будто издалека, слышал Лопатин голос Дорофеева, и это ободряло.
Масса воды вспучилась, подняла матроса над взбугренной поверхностью моря, бросила на буй.
— Ага, голубчик, попался!
Должно быть, Лопатин ударился головой, так что едва не потерял сознание. В ушах гудело, глаза застилала мгла. И все же ему удалось удержать буй, закрепить конец.
Но это была лишь половина дела. Лопатин поплыл к лодке. Ему бросили второй конец. Лопатин поймал этот конец и намотал его уже на другую руку. Он вновь направился к буйку. И вновь хлещущий смерч подхватывает матроса, снова белоголовые косматые гребни встают на пути. Одиноко и тоскливо было в этой пенящейся грохочущей пучине. Когда Лопатин оборачивался, то на какое-то мгновение видел поднявшуюся на волне лодку, потом она тут же снова исчезала за зеленым бугром. Вода струями сбегала по волосам и лицу. Каждый раз, взлетая на клокочущий гребень, матрос невольно затаивал дыхание и боязливо заглядывал в темную яму, куда должен был упасть. И в то же время эта скачка по волнам опьяняла его. Так бывает, когда готовишься ринуться на лыжах по крутому заснеженному склону. Закрепить второй конец удалось быстро. Обессиленного, выдохшегося подняли Лопатина на палубу. И хотя палуба ходуном ходила, матрос был счастлив, что наконец ощутил нечто твердое под ногами. Им сразу же занялся кок Булгаков. И пока другие подтягивали буй к лодке, водворяли его на место, Лопатин наслаждался горячим чаем. У этого кругленького, юркого, как волчок, Булгакова был отвратительный характер. Это он не так давно потешался над Лопатиным, он же придумал обидную кличку «рычажок». Теперь кок юлил, ходил на цыпочках вокруг героя, «умащивал» его.
—
Юрий Григорьевич, может быть, шоколад изволите? С пылу с жару...
А на палубе все дела были закончены.
Капитан третьего ранга все время стоял на мостике. Здесь же находился сигнальщик матрос Баженов.
—
Срочное погружение! Все вниз!
И только сейчас капитан третьего ранга заметил рядом с собой инженера Румянцева. Инженер с наслаждением подставлял позеленевшее лицо свежему ветру. Не замешкайся Румянцев, может быть, все было бы по-иному. Но случилось нечто непостижимое.
Грохнул взрыв небывалой силы, расколол океанский простор. Лодку тряхнуло. Дорофеев почувствовал, как палуба уходит из-под ног. Последнее, что он увидел, это искаженное ужасом зеленое лицо инженера Румянцева, его неестественно раскинутые руки. Вслед за тем командир ощутил, что погружается в холодную пучину...
3. Диверсия
Три советских человека волею случая оказались на борту американского судна. Члены экипажа «Кассиопеи» отнеслись к этому событию по-разному. Капитан Дильворти приказал разме стить гостей в лучшей каюте, окружил их заботой и вниманием: ведь это были потерпевшие кораблекрушение и, судя по всему, военные моряки! У одного из них, высокого, широкоплечего, с жесткими черными волосами, были погоны капитана третьего ранга, а на кителе значок командира подводной лодки. Другой, с юношески округлым лицом, коротко стриженный,— простой матрос. И совсем невозможно догадаться, откуда взялся третий — молодой человек с тонким интеллигентным лицом в штатском костюме.
Большинство экипажа посматривало на незнакомцев с чувством опасливого любопытства: русские!.. Особая непонятная порода людей... Так вот они какие русские!..
И лишь Чарльз Тэккер и его ассистент Кестер никак не выражали своего отношения к трем незнакомцам. Профессор и Кестер сидели, запершись в салоне, и негромко разговаривали.
— Вы проделали все хорошо, Боб,— говорил Тэккер.— Жаль, что документы размокли и трудно разобрать что-либо. Это удостоверение личности. «Доро...» — дальше неразборчиво. Другой — матрос. Картина для меня совершенно ясна: советская подводная лодка потерпела аварию. Мо жет быть, даже столкнулась с блуждающей миной. Этого добра еще много плавает вокруг. Нам тоже нужно усилить наблюдение... Но кто тот, третий? Он интересует меня больше двух первых.
Кестер услужливо протянул целлофановый пакет:
—
Здесь кое-что уцелело. Штатские преувеличенно боятся воды — завернул документы в целлофан. Приятная предусмотрительность...
Веснушчатые руки профессора потянулись к пакету. Некоторое время он изучал документы, затем задымил глиняной трубкой.
—
Тысяча водородных бомб! Я начинаю понимать! Не я буду, если вас, Боб, в самое ближайшее время не повысят в звании.
Кестер застыл в почтительном молчании.
—
Это инженер,— продолжал, между тем, Тэккер.— А как вы думаете, почему
Вы читаете ЗОНА НЕДОСТУПНОСТИ
