Дорофеева, что-то глубоко скрытое, но властное, зовущее. Он вдруг затосковал по своему кораблю, по своим матросам, стал думать, все ли он сделал, чтобы вот так безмятежно отдыхать здесь, под сенью кипарисов, Инспекторской проверки он не опасался, но хотелось, чтобы боеготовность экипажа проверяли в его присутствии. Помощник надежный... Но мало ли что... Он успокоился только тогда, когда очутился в своей базе.
Некоторые считали Дорофеева суховатым, чересчур уж официальным. Но матросы его любили, а это было, пожалуй, самым главным. Когда-то Дорофеев мечтал стать подводником. Волевой, энергичный, он неуклонно шел к цели и добился своего. Мечта осуществилась. Ничего иного он и не желал. Командование не раз отмечало в приказах успехи офицера, старалось его выдвинуть на более высокую должность в штабе, но Дорофеев заупрямился, и его в конце концов оставили в покое. Дорофеева ценили, при разработке плана учений советовались с ним, выполнение наиболее трудных и ответственных заданий возлагалось, как правило, на него. Но командир подводного корабля, по-видимому, и в самом деле был сухим человеком, лишенным отзывчивости: благодарности командования он воспри нимал как нечто само собой разумеющееся. Советовались с ним большие начальники, он почтительно отвечал, но, когда нужно было отстоять свою точку зрения, не стеснялся вступать в спор, горячился, и переубедить его было почти невозможно. Своим упрямством он мог довести самого мягкого и покладистого человека до бешенства.
— Если вы считаете, что я не прав, то разрешите мне уйти! — говорил он и вытягивался по стойке «смирно».
—
Что же это вы, Лопатин, сплоховали? — спросил Дорофеев без гнева.— Батя-то у вас всю жизнь грузчиком работал — до самой пенсии таскал на горбу ящики. Волжским богаты рем его прозвали. Да и вы вроде с виду в отца пошли, а уравнительную цистерну затопить не смогли.
Старшина первой статьи Струков не стерпел и набросился на Лопатина, обозвал его разгильдяем.
Дорофеев поморщился, остановил старшину. Лопатин ждал сурового наказания, но командир корабля сощурил глаза, усмехнулся, окинув взглядом широкоплечую фигуру матроса, и про говорил с неожиданной лаской:
—
Бывает. Всякое бывает, Лопатин. Пловец вы первоклассный, а вот ерундовый рычажок повернуть не смогли. Поразмыслите-ка, почему такое случилось. Можете идти.
Когда матрос ушел, Дорофеев сурово сказал Струкову:
—
Жениться, Илья Ильич, задумали?
Струков заморгал белесыми ресницами, потрясенный осведомленностью командира. Он действительно захаживал в рыболовецкий колхоз, где приглянулась ему черноокая дивчина Люся, и всерьез подумывал о женитьбе. Но какое отношение это могло иметь к только что состоявшемуся разговору с нерадивым матросом Лопатиным?
—
Вот я и говорю,— продолжал Дорофеев,— жениться задумали. И обмякли, дорогой старшина первой статьи. Забыли, зачем вас поставили на подводный корабль. К специальности своей охладели. На всех тренировках Лопатин «открывал» кингстон условно. Вы видели это, но не создали в отсеке такой обстановки, чтобы матрос мог развить свои практические навыки. Условности и упрощенчество... Идите!
Струков выскочил из каюты как ошпаренный.
—
Откуда только он прознал, что я жениться собираюсь? Никому ни слова не обронил.
—
Да у тебя на физиономии написано, что ты жених,— смеялся главный старшина Буняков.— Наш Сергей Иванович человек с понятием в смысле психологии. Он таких разгильдяев, как ты, насквозь видит... Жених ты и есть жених!
От очередного увольнения Струков отказался.
—
Будем тренироваться,— сказал он Лопатину.
Могло показаться, что капитан третьего ранга Дорофеев совершенно лишен того, что называют морской романтикой. Это был трезвый, рассудительный человек, вечно погруженный в свои заботы. Другой был бы польщен, что именно его лодке доверили такое ответственное дело, как испытание нового прибора, предназначенного произвести целую революцию в подводной акустике. А Дорофеев, выслушав приказание, лишь ответил:
—
Есть!
И трудно было понять по его спокойному угловатому лицу, обрадован он или нет.
Даже командующий рассердился:
—
Вы хорошо уяснили важность и ответственность предстоящего похода?
—
Так точно.
—
Действуйте!
Командующий только пожал плечами. Но он знал, что на Дорофеева можно положиться. Такой не подведет.
Теперь первый этап испытаний закончен. Лодка возвращается в базу. Только сейчас капитан третьего ранга почувствовал, до какой степени он измотан. Продержаться еще несколько часов... А потом — освежающий душ, чистая постель, полный покой. Как хорошо, что самое трудное уже позади... Люди тоже изрядно устали. В первые дни инженер Румянцев еще кое-как держался. Рассказывал свободным от вахты о тайнах морского дна. Оказывается, и в этой области он обладал энциклопедическими познаниями. Матросы расспрашивали о последних исследованиях дна Тихого океана. Такие исследования велись Академией наук уже несколько лет. Был открыт меридиональный подводный горный хребет. Он упирался своим раздвоенным северным концом в Алеутскую островную гряду и тянулся далеко на юг через Гавайскую возвышенность. Хребет, таким образом, делил Тихий океан на западную и восточную котловины. Беседа заинтересовала и Дорофеева.
—
Я слышал, будто бы ученые стремились установить возраст глубинных вод. Какова ценность этих исследований для практики? — полюбопытствовал он.
Румянцев задумался, потом ответил:
—
Вас всегда интересует практическая сторона дела, Сергей Иванович. Да, эти исследования имеют большое практическое значение. Посмотрим в корень явлений. Дело в том, что американцы выдвинули предложение производить захоронение отходов атомной промышленности в глубинах океана. Советские ученые решили выяснить этот вопрос и произвели исследования в районе впадины Танга. Каковы же выводы? Выяснили следующее: перемешивание вод глубоководных впадин совершается довольно быстро. Таким образом, захороненные там радиоактивные соединения поднимаются на поверхность, попадают в организм растений и животных, рыб и млекопитающих. Происходит заражение огромных районов океана. Американское предложение — это злостная авантюра, направленная во вред человечеству.
На пятый день похода инженер уже не читал лекций. Сейчас он осунулся, на лице ни кровинки. Держится только на самолюбии. Сегодня утром он с горькой усмешкой произнес:
—
Нет, капитана Немо из меня не вышло бы. А в юности по дурости грезилось и такое... Завещание в правом нагрудном кармане. Скажите, что его погубила любовь к морю... Он был великим оптимистом и верил в прогресс.
В центральном посту все рассмеялись. Дорофеев в тон ему ответил шутливо:
—
Наше дело кучерское: доставим в целости и сохранности.
Если бы Дорофеев мог предполагать, что всего через несколько минут на долю экипажа выпадет такое суровое испытание, какое редко выпадает даже в дни войны, то, пожалуй бы, воздержался от своих заверений.
Вы читаете ЗОНА НЕДОСТУПНОСТИ
