подобных ситуациях. Несмотря на репутацию Николаса, наша жизнь всегда была мирной и небогатой событиями. Мне неудобно втягивать вас в семейный скандал, мистер Тодхантер, но больше нам решительно не к кому обратиться. И вам, вероятно, известно, — добавила она с грустной улыбкой, — что любая мать готова пожертвовать всем ради своих детей. В моем случае это совершенно справедливо.

Мистер Тодхантер принялся уверять, что и он готов пойти на жертвы и внести ценное предложение. Но в подобных делах он был еще более беспомощен, чем миссис Фарроуэй, и хотя разговор затянулся на добрых два часа, за это время было принято всего одно конкретное решение: все сошлись во мнении, что миссис Фарроуэй не следует пытаться образумить мужа самой, чтобы не пробудить в нем упрямства. Как и следовало ожидать, эту задачу возложили на мистера Тодхантера; всем троим, в том числе и Фелисити, было ясно, что в своем нынешнем состоянии она может лишь усугубить и без того сложное положение.

Поэтому мистер Тодхантер пообещал приложить все старания, чтобы выяснить, есть ли у Фарроуэя уязвимая пята, и удалился, остро ощущая, что сегодня он был менее чем бесполезен.

В ту ночь он спал скверно. По дороге домой его посетила исключительно тревожная мысль. Миссис Фарроуэй заявила, что ради защиты своих детей мать не остановится ни перед чем. Мистер Тодхантер не мог не вспомнить последний случай, когда некто был готов на все. Неужели точно так же, как юный Беннет обдумывал убийство во время своей последней беседы с мистером Тодхантером, так и за безмятежным лбом миссис Фарроуэй уже рождаются чудовищные замыслы? Мистер Тодхантер никак не мог отделаться от мысли о том, что такое возможно, и это его тревожило. Ибо что он мог предпринять?

Все обдумав и взвесив, мистер Тодхантер решил при встречах с Фарроуэем и впредь выдавать себя за богатого дилетанта; следовательно, приглашать Фарроуэя в скромный ричмондский дом было невозможно. Но мистеру Тодхантеру не хотелось заводить многообещающую беседу и в ресторане, где звон посуды и суета мешали ему сосредоточиться. Поэтому, решив зайти чуть дальше, он позвонил Фарроуэю по полученному от него номеру и, к своему удивлению, застав Фарроуэя на месте, спросил, можно ли заехать к нему утром по важному делу. Фарроуэй с неприкрытым рвением стал зазывать его к себе. Взволнованный, ибо двуличность была ему в новинку, мистер Тодхантер повесил трубку, вытер мокрый лоб и принялся придумывать убедительный предлог для визита.

По адресу, который Фарроуэй продиктовал ему по телефону, он обнаружил две скромных, очень скромных комнаты в большом мрачном доме у Бейсуотер-роуд — именно комнаты, а не квартирку, поскольку они не имели собственного входа. Слегка озадаченный, мистер Тодхантер прошел за Фарроуэем в гостиную, явно обставленную хозяином дома, а не ее нынешним обитателем. И действительно, Фарроуэй извинился за жалкую обстановку, с виноватой улыбкой прикрывая дверь:

 — Угол, конечно, невзрачный, но, на мой взгляд, он довольно удобен.

 — О да. Несомненно, вы настраиваетесь здесь на атмосферу романа, — учтиво отозвался мистер Тодхантер.

 — Пожалуй, в некотором роде... впрочем, не знаю. Да... Присаживайтесь, мистер Тодхантер. Так что у вас за дело?

На этот вопрос гость не ответил. Вместо этого он проявил бестактность и заметил:

 — А я, признаться, думал, что та, другая квартира, принадлежит вам.

Фарроуэй вспыхнул.

 — На самом деле да... То есть я уступил ее Джин. Ей необходимо пристанище в Уэст-Энде, где она могла бы отдыхать после утренних спектаклей и так далее. Но вы совершенно правы: эта квартира моя. Я... оставил за собой комнату, но почти не бываю там. Джин довольно вспыльчива, а актрисе ничего не стоит устроить скандал даже из-за сущего пустяка... Да, пустяка, — вызывающе добавил Фарроуэй.

 — Да-да, конечно, — примирительно отозвался мистер Тодхантер. Слишком многословное, чтобы не сказать лихорадочное объяснение собеседника заинтересовало его. Он задумался, сдержала ли мисс Норвуд так легко данное обещание и отказала ли незадачливому Фарроуэю в комнате. — В последнее время вы виделись с мисс Норвуд? — напрямик спросил он.

 — С Джин? — Фарроуэй слегка растерялся и окинул компанию беспомощным взглядом. — О да. День или два назад. В последнее время я слишком занят. Кажется... вы приходили к ней на ленч? Ну и как она? Здорова, весела и так далее? Знаете, Джин — хрупкое создание. Работа невероятно утомляет ее. Иногда я вообще не понимаю, как она выдерживает такую нагрузку.

Подавляя острое желание ударить его по голове чем-нибудь тупым и тяжелым, мистер Тодхантер сообщил, что во время последней встречи мисс Норвуд выглядела совершенно здоровой и бодрой, несмотря на усталость. Он приготовился выложить свою ошеломляющую новость, ибо, проведя пару часов в размышлениях, наконец понял, что именно она будет самым действенным оружием для начала атаки.

 — Вчера я видел вашу жену, — как можно более небрежным тоном продолжал он. — По-видимому, у нее все в полном порядке, если так можно выразиться.

Известие произвело именно тот эффект, на который он рассчитывал. Фарроуэй побелел.

 — Мою ж-жену? — запинаясь, переспросил он.

Мистер Тодхантер вдруг понял, что теперь ситуация полностью в его руках. Нервозность Фарроуэя придала ему уверенности. Без околичностей и уловок он двинулся вперед.

 — Да. Именно поэтому я решил встретиться с вами, Фарроуэй. Я принес вам оливковую ветвь от вашей жены. Она хочет, чтобы вы вернулись домой вместе с ней и раз и навсегда покончили с грязными делишками. Думаю, можно с уверенностью обещать, что она не доставит вам неприятностей. Она показалась мне прекрасной женщиной, а вы обошлись с ней отвратительно.

После этой тирады воцарилось долгое молчание. Фарроуэй, который выглядел почти ошеломленным, медленно достал портсигар и прикурил сигарету, потом откинулся на спинку стула и задумался. От нечего делать мистер Тодхантер разглядывал гравюру на противоположной стене, на которой девочка гладила рог оленя, и гадал, как она называется. Наконец Фарроуэй сумрачно произнес:

 — Вы, вероятно, считаете меня подлецом, Тодхантер?

 — Да, — подтвердил мистер Тодхантер, который не упускал случая восстановить справедливость.

Фарроуэй кивнул.

 — Ясно. Как и все остальные. И все-таки... нет, я не пытаюсь оправдаться, но чтобы осуждать другого человека, надо побывать в его положении, так сказать, прочувствовать его. Вы видите только то, что лежит на поверхности. Вам не следовало спешить с выводами.

Слегка удивившись, мистер Тодхантер призвал на помощь банальность.

 — У любого вопроса есть две стороны, если вы об этом.

 — В некотором смысле — да. Слушайте, сейчас я вам все объясню. Так будет даже лучше. Самоанализ — нудная работа, если нет возможности с кем-нибудь поделиться выводами. И во-вторых, если вы и вправду принесли оливковую ветвь, думаю, вы должны знать все, — он машинально дотянулся до коробки спичек, потом заметил, что его сигарета уже тлеет, и отложил коробку. — Прежде всего позвольте заверить вас, что Грейс, моя жена, — прекрасная женщина. Поистине удивительная. Вряд ли она по- настоящему понимала меня, но вела себя так, словно все понимает. Грейс, — задумчиво добавил Фарроуэй, — всегда была чудесной, редкостной женщиной, — он сделал паузу. — С другой стороны, Джин — просто стерва, как вы уже наверняка поняли.

Мистер Тодхантер изумился. Фарроуэй говорил монотонным, скучным голосом, и меньше всего мистер Тодхантер ожидал услышать от него подобные слова. Фарроуэй улыбнулся.

 — Да, теперь вижу, что поняли. Вам незачем говорить об этом вслух, Мне уже давно прекрасно известно, что представляет собой Джин. Влюбленность отнюдь не ослепляет, как уверяют мои коллеги- романисты. Поразительно другое: она сохраняется даже после того, как влюбленный прозревает. Тогда-то и начинается самое страшное.

Примерно год назад я приехал в Лондон по делу и совершенно случайно зашел как-то вечером к Фелисити, чтобы пригласить ее на ужин после спектакля. По чистой случайности в гримерной у Фелисити в этот момент оказалась Джин, и моя дочь познакомила нас. Забавная ирония судьбы, верно? Дочь знакомит отца с его будущей любовницей! Вас это не забавляет? О, на иронию у меня особое чутье. Жаль, что мне редко удается прибегать к ней. Широкой публике ирония не по вкусу... Итак, мы немного поболтали, потом мы с Фелисити ушли. Должен честно признаться: Джин не произвела на меня никакого впечатления.