вещи. А может, вернулась к тому, что казалось правильным в детстве? Тогда еще желание сделать карьеру журналистки не начало прожигать ум и душу, и маленькая, похожая на тонконогого сутулого жеребенка, девчонка, мечтала стать ветеринаром и заботиться о лошадях. Однако последние годы не могли не изменить моей привычки к пусть трудной, но красивой жизни. Ведь надо честно признать, что средства матери позволяли мне пользоваться любыми благами цивилизации, и не просто благами, а всем только самым лучшим. Салон - пожалуйста, самый крутой и дорогой, парикмахер самый гениальный. И все в таком духе. А здесь на Прерии очень многое придется просто забыть. И пока я не могла бы сказать, что меня это слишком пугает. Хотя и жаль, что здесь многого нет.

Прогоняя мысли об утраченном комфорте, поднялась на две мраморных ступеньки, покидая душевую кабинку - удобная, что и говорить. Подошла к большому, во всю стену, зеркалу, заматывая полотенце тюрбаном вокруг волос на голове, так и высохнут быстрее и расчесать их потом будет проще. Вгляделась в отражение - следов царапин на шее и синяков от собственных пальцев практически не видно, прав был Док, мазь за ночь сделала свое дело. Не зря встала, уже почти уснув, не поленилась, и намазала вчера ночью толстым слоем. Что до стремительно отдаляющегося прошлого, то обретенный дом и свое собственное дело безусловно того стоили с лихвой. А были ли на Земле у меня такие друзья, как Серж и Марат, как малышка Рысь, как рыжий Викинг? Нет, ни о чем не жалею. Разве что Стешка! Но об этом лучше не думать. Найдется и тут кто-нибудь, кому можно будет поверять сердечные тайны и тревоги, нужно лишь время.

Задумчиво набросила халатик - легкий, как раз для жаркого климата, и хотела выйти освежиться на балкон, но все же не решилась. Больно открытый, хорошо просматривается с воды, а там иногда плавают корабли, и катера, и яхты, а возможности современной оптики хорошо известны по работе.

Так что оставалось подняться на самый верх, шлепая босыми ногами по теплому полу и ступеням, и топать к балкончику возле лифта. Отсюда можно взглянуть на пристань. Эх, хорошо в собственном доме, можно бегать в чем угодно, и как угодно, не думая о занавесках. И окнах многоэтажки через дорогу. Славно, что Рысь отпустила до завтра. Бывают моменты, когда остро необходимо побыть одной.

Подставляя лицо солнцу и легкому бризу, наслаждалась некоторое время покоем, потом глянула вниз. Небольшая лагуна перед причалом залита солнцем и отраженными от воды бликами, солнечные зайчики скачут по ущелью, придавая нарядный вид даже хмурым скалам. Сама бухточка сверху выглядит сошедшей с картины Айвазовского. Пронизанная светом до самого дна вода, сквозь которую видно, кажется, каждую песчинку на дне. По камушкам на глубине также скачут солнечные зайчики. Сходство с полотнами великого мариниста усиливает цепляющаяся посреди всего этого рая, за жизнь и обломок доски, жертва кораблекрушения. Что?!!

Пока подумывала, не упасть ли в обморок, или всё-таки обойтись просто легким шоком, ноги уже несли мой встревоженный организм вниз по пролетам крутой лестницы. Она дублировала лифт, и как я успела на бегу разблокировать дверь, даже не поняла. Вот почему-то показалось, что так быстрее, чем ждать лифта, за что ноги мигом и пострадали, от самых пяток до коленей, сбитых о перила на поворотах. Досталось пара синяков и тому месту, которым я при этом думала, прежде чем отправится в этот слалом по ступенькам. Да-да, поспешишь, людей насмешишь! Последний пролет проделала-таки на пятой точке. Не весь, но все же.

Самое обидное, что выбежав в итоге на причал, чудом не свернув заодно и шею, стала по нему метаться в поисках неизвестно чего - никаких средств спасения утопающих тут не было и в помине. Или унесли куда, или никому в голову не пришло, что можно утонуть в этой луже буквально в десяти метрах от причала. А теперь эти метры казались шире океана.

Утопающий тоже мне ничем помочь не пытался, видимо пребывая без сознания, вон и язык между клыков вывалил. Язык? Клыки?! Издав запоздавшее - 'Ой!', застыла, потом попыталась ретироваться к лифту, медленно пятясь от неведомо как занесенного под дверь дома звереныша, да не тут-то было! Одно ухо мигом развернулось в мою строну и я, судорожно вздохнув, вновь замерла.

А затем открылись подернутые пленкой глаза и встретились с моими. Сама не поняла, как снова оказалась на краю причала уже на коленях:

- Эй, Кроха, - ничего лучшего в голову не пришло, а так я звала своего первого щенка, - ну плыви сюда, маленький! Давай же. Еще немножко!

И ведь нельзя сказать, что не было понимания - не детская игрушка ведь, а хищный зверь. Но поделать ничего с собой не могла. А когда он словно понял и начал приближаться - наверное, отталкиваясь или гребя задними лапами, передними намертво вцепившись в эту деревяшку - сердце чуть из груди не выскочило. И почему-то казалось, что это именно детеныш.

- Давай, Кроха, еще чуть-чуть! Молодец! Умница!

А всё только начиналось. И что дальше? При мысли - как вытаскивать на причал зверя, пусть и маленького, но явно не намного легче меня, чуть снова не впала в отчаянье. Додумалась сорвать с головы и бросить ему конец скрученного полотенца, единственное, что было под рукой. И только в последний миг поняла, что если он действительно ухватится за него лапами, то просто сдернет меня в воду. Однако опасения не оправдались - в полотенце Кроха вцепился зубами, видимо, не рискуя отпустить спасительную доску. При попытке потянуть его вверх, на глаза навернулись слезы обиды, сил явно не хватало даже слегка приподнять, не то, что вытащить из воды этот промокший комок шерсти. А ведь, похоже, малыш просто- напросто умирает!

- Ну, помоги же мне! - взмолилась сердито, упрямо пытаясь его вытянуть. Ну и пусть, кажется, что бесполезно! Надежда умирает последней!

Сердце стучало, как бешеное, руки уже казались чужими, не выдерживая напряжения, когда несчастный звереныш, наконец, встрепенулся. Может, услышал, понял меня. Или сам пришел к выводу, что 'спасение утопающих, дело рук самих утопающих'. Не выпуская полотенца, он рискнул ухватиться лапой за край причала, когти заскрежетали по деревянному настилу и вцепились в него намертво. Потом рядом с первой лапой появилась вторая, и звереныш, будто получая устремления от моих мизерных, но не совсем тщетных усилий, подтянулся на передних лапах. Над краем причала появилась круглая голова с большими треугольными ушами, потом середина груди и, наконец, на край легла третья лапа.

Можно было праздновать победу, но не было сил, потому просто смотрела, как звереныш перекатился на спину и замер, обмякнув, и так и не выпустив из зубов полотенце. Я охнула, подозревая, что все усилия были напрасны. Серые губы, белые с синими прожилками перепонки на лапах, еле слышное прерывистое дыхание, замедленные движения, пленка на глазах и бледный почти белый язык. Из глубин памяти вылезло слово без смысла и содержания - 'гипотермия', убейте, не помню, что оно значит, но явно что-то очень плохое. Круглая голова, широкие скулы, треугольные большие уши, полное отсутствие хвоста, рыжая в черных разводах средней длины шерсть, громадные 'лемурьи' глаза и самое главное - перепонки на лапах - точно не медведь, а скорее всего и не лев! А кто же? Было в нем даже что-то от человека, или обезьяны, а может, показалось? Таких зверей вообще не существует… на Земле. Но здесь-то не Земля! Надо было внимательней местную фауну изучать, хотя бы знала, чего от него теперь ждать.

Одно было ясно, зверюшка находилась на последнем издыхании. Видимо, весь запас жизненных сил ушел на плескание в холодной воде, на борьбу со стихией.

Э нет, так не пойдет! Я вскочила с колен, собираясь хоть что-то сделать, чтобы его спасти. Удивительно, но на мои слабые рывки за второй конец полотенца последовала реакция. Чудо-юдо неуверенно встало на лапы и, медленно их передвигая, двинулось туда, куда я тянула - к лифту. Всего-то несколько метров. Но радовалась преждевременно. Звереныш наступил на полотенце и, потеряв 'поводок', снова 'прилег', закрывая глаза. Поднять и заставить двигаться эту кучу мокрой и холодной шерсти удалось, только ухватив за загривок. Так мы и заползли в лифт, где я загнала его в угол, придавив к стенке коленом на всякий случай, чтоб не упал. Но он все равно сполз вниз, а на все увещевания только лизнул щиколотку. Всё понимает ведь!

- Только не умирай, Кроха, - пробормотала я. Казалось, лифт полз наверх целую вечность.

Выволочь эту мокрую тряпку из лифта удалось, кроме загривка, ухватив еще и за ухо - заскулил жалостно, но огрызнуться даже не попробовал. И то счастье, потому что за всей этой возней о возможной опасности забыла напрочь. Ясно я понимала лишь одно - надо немедленно его согреть. Вот только по дороге к спальне упали мы уже дважды, а подняться во второй раз не смогли. Зверюшка пробовала еще ползти, но хватило ее ненадолго. Так и осталась лежать посреди гостиной на втором этаже. Смотрела