неделю посылает одну и ту же информацию. Всем остальным не делится. Письма на плотной желтой бумаге с одной стороны листа, точно до конца страницы. Письмо никогда не заканчивается чуть ниже середины. Иногда Шану дважды описывал погоду, чтобы заполнить место. Раз или два в месяц он звонил.
— Как у тебя дела? Выслать тебе денег?
— Нет, у нас все в порядке.
— Девочки учатся?
— Да, получают пятерки. У Шаханы начался французский.
— Хорошо. Значит, все в прядке.
На линии, не переставая, что-то щелкало. Голоса фонят. Разговаривать сложно.
Спросила его однажды:
— Там все, как ты и ожидал? Как ты и хотел?
В телефон будто шторм залетел — от шума заболело ухо. Потом все успокоилось.
— У англичан есть такая поговорка: в одну реку дважды не зайдешь. Понимаешь, что она означает?
Она знала.
Позвонил снова:
— Я ее видел.
— Хасину!
— Она в семье уважаемых людей. Но ей бы лучше отдельно жить.
— Как она выглядит?
— Она выглядит… — Шану подумал, — несломленной.
— Что она говорит? Как она там вообще?
— Мы ей должны послать денег. Ты сможешь выслать?
Первая зарплата от Разии была небольшой. Весь месяц они ели рис и дал, дал и рис. В конце месяца осталось еще пять фунтов, которые отправились к Хасине. В следующем месяце получилось больше.
Назнин положила ручку. Ручка не пишет. И Назнин не готова рисовать. Она-то думала, что это просто вопрос усидчивости. Теперь поняла, что рисовать надо потом. Сейчас надо придумать.
По радио началась новая песня.
Женский голос наполовину поет, наполовину визжит.
Назнин подошла к радио и сделала громче. И певица, взобравшись на скалу над морем исступления, что есть мочи полетела вниз.
В такт песне Назнин покачала головой. Бедрами. Застучала правой ногой, левой. Подняла руки, качнула телом. Волны песни разбиваются об нее.
Замахала руками, уронила голову на грудь, закружила вокруг стола.
Назнин положила руки на талию и начала махать ногами. Повернулась и махнула, повернулась и махнула, подпрыгнула и махнула ногой выше головы.
Зазвонил телефон. Назнин подбежала к радио и выключила его.
— Алло. — Она задыхалась.
— Что случилось? — спросил Шану.
— Ничего, я бежала к телефону.
— Твоя сестра исчезла.
Закололо в груди.
— О господи, что случилось?
— Приходил ее хозяин. Повар тоже исчез. Они сбежали вместе.
— Господи, я думала, что-то страшное…
— Что-то страшное
Линия не перегружена, но Шану кричал то ли из-за эмоций, то ли в силу привычки.
— Когда она сбежала?
— С неделю-две назад. Не знаю. Хозяину это влетело в копеечку. Он все повторял, что хорошие повара на дороге не валяются.
— Ты не видел этого повара? Какой он из себя?
— Еще не хватало, чтобы я за ним гонялся. С мылом дел невпроворот. Я не могу носиться по городу как угорелый.
Назнин представила, как он сейчас гладит себя по животу.
— Понимаю.
— Почему она это сделала? Почему она вообще такие вещи делает?
Назнин посмотрела вниз и удивилась, увидев свои ноги.
— Потому что она не собирается сдаваться.
Шану помолчал.
— Я тут подумал, — сказал Шану, — может быть, ты приедешь на праздники с девочками?
— А как же школа?
— Да, точно, школа, — беспечно сказал он, — тогда при первой возможности обязательно приезжайте.
— Да, — ответила она, — с удовольствием.
А расстояние — чепуха. Сейчас он, наверное, просиял. Глаза исчезли в морщинках. А щеки вот-вот взорвутся. Через пару секунд он дрожащим голосом сказал:
— Очень хочу вас увидеть. Больше всего на свете.
— Куда мы едем? — снова спросила Назнин. — Хоть бы подсказали.
Они сели в автобус до Ливерпуль-стрит. И больше она ничего не знает.
— Подсказку, подсказку, — просила Разия, озираясь по сторонам.
— Нет! — крикнула Шахана. — Не надо подсказывать.
— Это сюрприз, — объяснила Биби с ангельским терпением.
— Тогда попробую отгадать. Мы едем в зоопарк.
— Нет.
— В кино.
— Нет.
— На выставку. В цирк. На край света.
— Хватит отгадывать, — сказала Шахана.
Она достала из сумки коробочку для еды и открыла крышку. Она сама приготовила бутерброды: маринованное манго со сливочным сыром.
— По два каждому. Кто хочет?
Шахана и Биби съели по полбутерброда.
На второй этаж поднялся кондуктор и сказал, что им на следующей выходить.
