исключительным голосом. Согласно семейному преданию, графиня заботилась о мальчике и впоследствии: она учила его читать и писать, а когда Анна Карузо совсем плохо себя чувствовала, посылала ей корзины с продуктами. Впрочем, скорее всего, сюжет с графиней — один из множества мифов, которыми певец, став знаменитым, обильно «снабжал» журналистов. Тот статус, которого тенор добился во второй половине жизни, настолько отличался от «стартовых условий», что почти требовал внедрения в его «житие» каких-то «чудесных» элементов. Да, родился в бедной семье. Зато впитал, можно сказать, «дворянское молоко»…
Семья Карузо не жила в басси, в отличие от того, как это показывается, например, в двух известных фильмах о теноре. Квартира на улице Сан-Джованелло располагалась на втором этаже небольшого двухэтажного дома, сохранившегося до наших дней. Когда Эррико было шесть лет, семья переехала в дом номер 54 по улице Сан-Космо и Дамиано. А два года спустя, в 1881 году, после получения должности управляющего на фабрике Франческо Меурикоффре, Марчеллино перевез семью на улицу Сант-Анна- алле-Палуди, где находилась фабрика. В новом районе было более просторно, но сама улочка была столь грязной и зловонной, что туристы, вынужденные по ней пробираться, чтобы попасть на поезд, идущий в Помпеи, зажимали носы и ускоряли шаг.
В 1884 году в Неаполе вспыхнула очередная эпидемия холеры, унесшая жизни нескольких тысяч человек. Эррико видел, как в жутких муках умирали друзья и знакомые, как трупы сбрасывали в вырытую неподалеку от города огромную яму, как по улицам носились полчища огромных крыс, изгнанные из подвалов антисептическими химикатами. Разъяренные твари набрасывались и кусали любого, кто попадался им на пути.
От холеры невозможно было укрыться ни дома, ни в церкви. На улице, где жила семья Карузо, в один день болезнь поразила более сорока семей. Анна Карузо без устали молилась. Будучи женщиной очень религиозной, она верила, что ее семью холера не затронула потому, что ее любимый Эррико пел в церковном хоре. Возможно, позднейшая маниакальная чистоплотность Карузо, его страсть к дорогим духам, к постоянной смене белья связаны как раз с воспоминаниями об этих страшных эпизодах его детства…
В то время эпидемия миновала семью Карузо. Но, увы, антисанитария, царившая в его родном городе, сыграла-таки роковую роль в судьбе тенора — летом 1921 года, когда он, как никогда, нуждался в идеальной стерильности всего, с чем он соприкасался…
Анна Балдини, не обладавшая от природы крепким здоровьем, сильно ослабла после семи беременностей и потери детей. До самой смерти она постоянно болела и находилась в депрессивном состоянии, выход из которого искала в религии. Депрессию усиливали и иные обстоятельства — как личные, так и социальные.
После объединения Италии в 1870 году, несмотря на стремительные реформы, жизнь простых людей резко ухудшилась, особенно в южной Италии. Лишь немногие могли позволить себе такую роскошь, как белый хлеб, а большинство было благодарно и за черный. Английский историк Джордж Тревельян, остроумно обыграв сходство контура Апеннинского полуострова (на котором расположена большая часть Италии) с сапогом, заметил, что «Виктор Эммануил сапог-то сшил, но носку и пятке в нем тесно», — намекая, что именно южные области страны находились в самом трудном положении. В Ломбардии, например, были развитая промышленность, запасы сырья и более благоприятный климат, в то время как южная Италия в экономическом плане сильно отставала. Это отставание распространялось и на другие сферы — в частности на образование — несмотря на то, что именно в Неаполе находился в то время крупнейший в стране университет[41]. Большинство реформ забуксовало. Обещания Гарибальди чудесного будущего теперь вызывали насмешки. В стране разразился кризис, который, естественно, сильнее всего сказывался в экономически отсталых регионах. Одной из самых больных проблем Неаполя были трущобы, в которых ютилась большая часть горожан. Принятая властями программа обустройства домов не могла кардинально изменить ситуацию, да и выделяемые на это деньги зачастую сразу же разворовывались. Неаполь был в буквальном смысле «городом контрастов»: роскошные старинные здания и мраморные фонтаны, украшенные монументальными обелисками, ослепляли иностранных туристов на пути к музеям, где можно было полюбоваться работами старых мастеров и редкими гобеленами в свете хрустальных люстр. Беднейшая же часть горожан жила в невообразимом убожестве, питалась рисом, бобами, черным хлебом и макаронами (позднее Карузо приписывал свое преждевременное облысение нехватке в детстве витаминов). Русский путешественник, побывавший в Неаполе, рассказывал: «Для приезжего в зрелище неаполитанской жизни есть много необыкновенного. Чтобы видеть его как следует, надо сделать несколько шагов в сторону от главной улицы. Здесь совершенно исчезает всякий признак города в европейском значении этого слова. Улицы превращаются в проходы между высокими стенами домов, сменяются лестницами, тупиками, дворами, образуют путаницу, в которой могут разобраться лишь населяющие их из поколения в поколение аборигены. Само собой понятно, что здесь и не может быть никакой границы между жильем и улицей. У неаполитанца нет никакой домашней жизни, кроме той, которая открыта взору каждого прохожего в любом переулке налево от Толедо или в окрестностях Университета. На этой мостовой, покрытой всегда, даже в самую сухую погоду, слоем грязи, он исполняет несложное дело своей жизни…»[42]
Программа частичного обустройства трущоб на некоторое время обеспечила рабочие места и стабильную заработную плату. Но вскоре город вновь захлестнули волна безработицы, повышение налогов, а также поборы со стороны неаполитанской мафии (Каморры), которая проникла во все сферы жизни и получила почти неограниченную политическую власть через чиновников, многие из которых сами были членами мафиозных кланов. Железнодорожные носильщики, швейцары, вагоновожатые, проститутки и даже бедные крестьяне, приносящие за скудные гроши свою продукцию в город, — все были скованы цепями мафии, жившей по собственным беспощадным законам…
Все эти обстоятельства так или иначе затрагивали жизнь любой обычной неаполитанской семьи, в том числе — и семью будущего великого тенора…
Глава вторая
НА РАСПУТЬЕ
Марчеллино Карузо был хорошим механиком и ответственным работником. Это было оценено, и вскоре после рождения Эррико Марчеллино получил должность управляющего на фабрике Меурикоффре. Хозяин не повысил ему зарплату, однако разрешил бесплатно жить с семьей в доме, находившемся на территории завода.
Вопреки распространенному позднее мнению семья Карузо не была очень бедной. Денег, конечно, не хватало на покупку изысканной одежды и на какие-то особые развлечения. Но Марчеллино зарабатывал достаточно, чтобы обеспечить родных всем необходимым. Единственное, бюджет сильно страдал оттого, что глава семьи очень любил выпить. Болезни жены и дочки, смерть четверых детей не способствовали благостному расположению его духа. Почти каждый вечер он приходил домой нетрезвым, а иногда и сильно пьяным. Рассказывают, как однажды он возвращался домой из деревни с большим бочонком вина, полученным за какую-то работу. При подходе к Неаполю стражники потребовали заплатить пошлину, подумав, что он несет вино на продажу. Марчеллино был так возмущен этим, что выпил все содержимое увесистого бочонка, после чего мрачно спросил постового:
— Ну что, теперь можно не платить? — и продолжил путь.
Во всем остальном Марчеллино был обычным человеком с нехитрыми взглядами на жизнь. Предельно просто виделось ему и будущее детей: они пойдут по его пути и станут сперва рабочими- механиками, потом, если повезет, инженерами.
Но у Эррико на этот счет было другое мнение. Нет, он не хотел стать оперным певцом и даже не знал, наверное, в то время такого слова «опера». Как и многих неаполитанских ребят, его манила романтика дальних странствий.
Он мечтал стать моряком. С утра до вечера мальчик бродил с друзьями в районе порта, по многу
