— Теть, — сказал Костя, отложив бутерброд с жирным вологодским маслом, — А где это, Киото?

— А на кой? — спросила Василиса Липовна.

— Да, так, — махнул рукой Костя и пошел в мастерскую.

Но сердце тетушки Василисы Липовны почуяло, как говорится, неладное.

— Слышь, Матвеевна, — сказала Василиса Липовна, соседке справа, которая с утра уже вешала на веревку белье. — Костик-то мой сдвинулся! Хочет побриться налысо и в Киоту ехать.

— На кой? — удивилась Матвеевна.

— Чтоб на иголках спать!

— Господи! — громко вскрикнула Матвеевна и уронила чистую простыню в коричневую чушкинскую грязь.

От дома Матвеевны к забору метнулся Бушлат, которому в то утро так и не удалось спрятать бракованную Костину деталь.

Этой же ночью Костя Крыжовников, слесарь шестого разряда, надежда села Чушки, уехал в Киото, который, как оказалось, находится в Японии.

Утром Василиса Липовна, как всегда, встала, уложила на голове растрепавшиеся за ночь волосы тугим пучком и пошла стряпать завтрак.

Вскоре комнаты дома залил запах оладий и подсолнечного масла 'Золото Кубани'. В это время на террасу взошла соседка Матвеевна, занесла одолженные с позавчера пятьдесят рублей.

— Чтой-то Костик сегодня залежался, — сказала Василиса Липовна и направилась в комнату племянника.

Однако никакого племянника на кровати не было. Она вообще была аккуратно заправлена. А возле подушки, поставленной треугольничком, лежала записка.

'Тетя Василиса, — прочитала Василиса Липовна. — Я решил уехать ненадолго в Киото. Чтобы понять смысл жизни. А когда приеду, то и тебе расскажу. Только ты, это, не плачь. Твой родной племянник Крыжовников Константин'.

Василиса Липовна прижала записку к сердцу и заплакала.

— От прокуратуры сбежал! — уверенно сказала Матвеевна — В работе, небось, какую халатность допустил, и ходу. Мой племяш, когда от армии текал, тоже говорил, что на Север едет.

Однако Костя Крыжовников держал путь не на Север, а на Восток, потому что монастырь Киото находился именно там.

Прибыв в японскую столицу Токио, Костя спросил одного из местных жителей:

— А где у вас здесь берут в монахи?

— Это вам нужно в монастырь религиозной школы дзэн, — объяснил местный житель. — Только там нельзя мяса есть и ругаться.

Костя вспомнил, как мастер Златорукий кидает испорченную деталь в ящик с браком и как она издает звук: 'Дзын!'

— Подходит, — сказал Крыжовников и направился в монастырь.

Костю сразу приняли в монахи, только побрили наголо, одели в специальную одежду, похожую на большой платок, и поручили мастеру Дхар Ма.

Однако мастер Дхар Ма был непохож на мастера Златорукого. Он не плевал в пол, а учил Костю смыслу жизни.

Три года провел Костя в монастыре. Мастер Дхар Ма научил его сохранять спокойствие в самых трудных ситуациях, видеть душу людей как на ладони и уметь сидеть на снегу, при этом не чувствуя холода. Лежать на иголках, между прочим, Дхар Ма Костю тоже научил.

В конце концов Дхар Ма позвал к себе Костю и сказал:

— Вижу я, ты овладел всем искусством киотских монахов. Умеешь сохранять спокойствие и сидеть на снегу, не чувствуя холода.

— Я, мастер, даже спать на иголках научился, — дополнил Костя.

— И спать тоже, — согласился тот. — Теперь ты должен отправиться назад на родину и нести там свет учения Дзэн.

Костя вспомнил, как бракованная деталь падает из рук Златорукого в ящик, и тоска по родине сжала его сердце.

Но он произнес про себя особый дзэнский звук 'Авалокитешвара' и тут же обрел спокойствие.

— Я очень хочу помочь родине, — согласился Костя и на следующий день вылетел из Токио самолетом Аэрофлота.

В селе Чушки Костю ждали никак не раньше чем через десять лет. Односельчане были уверены, что он скрывается в сибирской тайге от милиции и ждет, пока его дело не прекратят за давностью срока. Когда перед проплаканными глазами осиротевшей Василисы Липовны однорукий почтальон Кадыков предоставил телеграмму от племянника, она заревела белугой и повисла на единственной руке Кадыкова. Отчего она рыдала, от горя или от радости, Василиса Липовна и сама не разбирала. Рыдала и все тут!

Костю встречали, как солдата с фронта. Кроме, Бушлата и Василисы Липовны, которая тревожно мяла в руках кухонное узорное полотенце, пришли Матвеевна, мастер Златорукий и старик-бурят Айгай. Подошел однорукий Кадыков. И, между прочим, участковый, Семашко.

Он собирался выслушать объяснения Кости, а если ему они не понравятся, взять Крыжовникова под стражу. Чтобы знал, как от прокуратуры бегать. Ведь эдак все начнут в Киото от милиции прятаться, и никаких наказаний никому не будет! Одни преступления останутся.

Вот, наконец, к дому с надписью 'Чушкинский сельсовет' подъехал трактор Липыча 'Кировец', и из него вышел лысый человек обернутый в оранжевый платок. Интересно, что человек этот был к тому же босой.

Костю Крыжовникова, может, и не узнали бы, если б Василиса Липовна не увидела на голом плече приехавшего человека родинку, которую помнила не меньше тридцати двух лет. Две одинаковые родинки в одном том же месте у двух разных людей исключались.

— Царица небесная, — сказала Матвеевна, — от нас уехал слесарь шестого разряда, а приехал неизвестно кто!

— Как неизвестно? — ответил Костя Крыжовников. — Известно — последователь религиозной школы Дзэн.

— Мама! — сказала Василиса Липовна и уронила полотенце в чушкинскую придорожную грязь.

— Вот тебе и 'мама'! — произнес Липыч, завел свой трактор 'Кировец' и повез молоко на комбинат.