воскресении»[1587]. Придет день испытания и мучения, когда народы поднимутся на избранных. Но им обещано не только божественное заступление, но и, снова, воскресение:
Утешайся, мать, с сынами твоими, ибо Я спасу тебя. Помни о сынах твоих почивающих. Я выведу их от краев земли и окажу им милость, ибо Я милостив, говорит Господь Вседержитель[1588].
Если это действительно христианский памятник, он показывает, что в этот момент преследуемая юная Церковь уповала на те же обетования (не в последнюю очередь основанные на Дан 12), что и еврейские мученики во Второй книге Маккавейской и других текстах.
(?) Послание апостолов (Epistula Apostolorum)
Труд под таким названием найден был в коптской версии в конце XIX века, впоследствии были обнаружены также эфиопский перевод и несколько фрагментов на латыни [1589]. Это послание якобы одиннадцати еще живущих апостолов христианам всего мира, в котором они рассказывают о своих разговорах с воскресшим Христом после Пасхи. Такой литературный прием, знакомый отчасти по текстам Наг–Хаммади и другим подобным памятникам писаний (см. ниже), используется тут для того, чтобы представить богословскую позицию, очень близкую к Новому Завету, мужам апостольским и апологетам. Работа создана предположительно около середины II века или, быть может, несколько ранее.
Среди других вещей, в тексте представлен здравый взгляд на воскресение Иисуса в теле и на будущее телесное воскресение его последователей, в противовес таким учителям, как Керинф и Симон Волхв. Апостолы могли не только слышать, но и осязать Иисуса после его воскресения[1590]. Воскресший Господь, дабы убедить учеников (которые, согласно этому тексту, страдали неверием даже сильнее, чем в канонических повествованиях), предложил прикоснуться к нему не только Фоме, но также и Петру и Андрею:
И дабы вы убедились, что это я, вложи руку твою, Петр, и палец твой в рану на моих руках; а ты, Фома, в мой бок; ты же, Андрей, посмотри, оставляют ли след стопы мои на почве [1591].
Когда воскресший Иисус обещает им, что они также обретут новое нетленное тело при обновлении всего творения, в подтверждение тому он цитирует Пс 3, включая стих: «Я лег и уснул; и встал, ибо Бог восставил меня» (в самом псалме «ибо Господь защищает меня»)[1592]. Затем это же прилагается к самим ученикам: как Отец пробудил Иисуса из мертвых, так и они будут воздвигнуты подобным же образом и получат «одеяние, которое не обветшает»[1593] . Умение первых христиан находить отрывки Писания, чтобы подкрепить веру в воскресение, тут, без сомнения, проявляется еще очень сильно, как и пристрастие к таким выражениям, как «Я есть…»: «Я есть надежда безнадежных, — провозглашает Иисус, — помощник не имеющим помощника, сокровище тех, кто в нужде, врач болящим, воскресение мертвых»[1594].
Наряду со многими писателями II века, которые говорили о воскресении, этот автор задается вопросом, как должно совершиться воскресение. Как может умершее и рассеянное ожить вновь[1595]? Иисус объясняет, что плоть, которая «упала», будет воздвигнута, точно так же, как потерянное найдут, а слабое выздоровеет, и все это во славу Отца[1596] . Это очень далеко от полного ответа, который предлагают другие раннехристианские авторы — не в последнюю очередь тот, к которому мы сейчас обратимся; однако нет сомнения, что Послание апостолов стояло за телесное воскресение столь же определенно, как и они.
4. Апологеты
(i) Юстин Мученик
Юстин (100–165 гг. н. э.), писавший в середине II века, — первый христианский мыслитель, создавший то, что мы можем рассматривать как полноценные по объему книги[1597] . Он был образованным философом–практиком и, обратившись в христианство (около 130 г.), как и прежде, продолжал преподавать философию, применяя ее теперь для истолкования христианской веры. Как другие апологеты, он видел свою основную задачу в том, чтобы опровергнуть обвинения в безнравственности, подстрекательстве и даже в атеизме (обычное обвинение против тех, кто отрицал истинность языческой религии)[1598]. Но Юстин взял на себя также и труд доказать, что христианство — истина, которая придает смысл проблескам света внутри язычества. Не то чтобы весь мир был попросту неправ, а христиане правы: весь окружающий мир взирал на путеводные знаки и указания, а христиане нашли цель, к которой те вели.
Если учесть общее для язычников неверие в воскресение, неудивительно, что Юстин рассматривает данный вопрос неоднократно и даже посвятил ему одну из своих книг. Его мировоззрение выражено однозначно, так что нам достаточно его кратко изложить.
В «Первой Апологии» он провозглашает (8), что и нечестивые, и праведники восстанут на суд. Всегда готовый искать точки соприкосновения с языческой культурой, где можно искать аргументы, он указывает (18) на то, что даже некромантия свидетельствует о продолжении жизни души после смерти, и предполагает, что отсюда недалеко уже до христианской веры[1599]. Подобным же образом языческая вера в апофеоз (обожествление) показывает, что в рамках этого мировоззрения допустима загробная жизнь и прославление; Юстин не отождествляет веру в воскресение с апофеозом, но просто видит тут ступеньку на пути к истине (21–22). Мы надеемся, говорит он (18), вновь получить свое тело, пусть даже оно умирает и бросается в землю: нет ничего невозможного у Бога. Мы знаем, что в материальном мире происходит, казалось бы, много невозможного. Как, например, семя превращается в человеческое существо? И все же это происходит. Так и тело человека, после того как бывает растворено, подобно семени, в земле (знакомый отзвук Ин 12 и 1 Кор 15), в определенное Богом время восстанет вновь и «облечется в нетление»
Две части «Диалога с Трифоном» развивают понимание воскресения. В первой (80) Юстин углубленно излагает свою веру в телесное воскресение в противоположность тем, кто именуют себя христианами, но не верят в него, полагая вместо этого, что их души после смерти просто идут на небеса. (Похоже, он не подозревает о тех, кто предпринял следующий решительный шаг, — сохраняя «язык воскресения», говорить на нем о духовном опыте в нынешней жизни; разоблачения этой идеи мы увидим ниже, когда перейдем к
