Кабинет был довольно большой, стоял там письменный стол красного дерева, покрытый зеленым сукном, кое-где испачканным чернилами, кресло с резной деревянной спинкой, кожаный диван и стеллаж с какими-то пыльными папками. Сейфа не было. А если бы и был, то Лола все равно не решилась бы его открыть.
Она вытерла пыль с письменного стола и быстро проверила ящики. Они были забиты какой-то ерундой – циркуляры, инструкции, рекламные проспекты и буклеты. Лола внимательно оглядела стол – в такой старой мебели вполне может быть тайник. Но нет, ничего похожего – ни выступа, ни шишечки, которую надо повернуть против часовой стрелки, ни потайного ящика.
Ни кресло, ни диван Лолиного внимания не привлекли, оставался стеллаж. Но папки были такие пыльные, Лола наугад открыла одну, там были какие-то акты проверок, еще что-то... У Лолы засвербело в носу, она чихнула и выронила папку. Листочки разлетелись по полу. Лола чертыхнулась и принялась их собирать. Она была жутко зла на себя – за каким чертом потащилась в этот ресторан, только пылью надышалась да время потеряла. Хорошо, что Ленька ничего не узнает.
Один листок улетел под стеллаж, Лола сунулась было за ним, но стукнулась головой об угол, да так сильно, что искры посыпались из глаз. Стеллаж качнулся и едва не упал, что-то звякнуло, и прямо Лоле на ноги выпала фотография в рамочке.
Фотография была старая, черно-белая, и когда Лола рукавом оттерла стекло, засиженное мухами, она увидела что-то очень знакомое.
Именно такой снимок был помещен в глянцевом журнале, где рассказывалось про Дмитрия Осетровского. На снимке там был Осетровский с отцом, в Китае, на строительстве электростанции. Групповая фотография, вокруг несколько китайцев, все они одинаково одеты и улыбаются одинаковыми улыбками.
Эта фотография была, несомненно, та же самая, только китайцев на ней было намного больше. А вот с краю стоит один белый.
Лола посмотрела внимательнее и узнала в молодом человеке Антона Ивановича Штемпеля. Вот как, оказывается, он тоже был в Китае. Там они могли пересечься с Осетровским, а вовсе не в средней школе. Рядом с Иоганнычем стоял какой-то старый китаец в национальной одежде. Остальные-то все во френчах.
Что ж, это хоть какой-то улов. Лола перевернула рамку и осторожно отогнула зажимы, чтобы вынуть фотографию. Стекло и рамку она засунула за стеллаж, а снимок решила прихватить с собой.
Между картонкой и самой фотографией лежал листок тонкой бумаги... Рисовой, наверное, подумала Лола. На нем было начертано несколько иероглифов.
Лола полюбовалась на изящную работу и прихватила листок с собой. В конце концов, заказчик ведет с ними нечестную игру, и у них развязны руки. Нужно показать все Маркизу, пускай он разбирается.
Она взяла ведро с грязной водой и вышла из кабинета. Коридор был пуст. Лола оставила ведро возле туалета, а сама прошла через кухню на улицу. Задний двор ресторана был завален ящиками и пустыми коробками, Лола миновала все эти завалы и нашла калитку. Возле калитки на ящиках сидел мужчина с плоским и невыразительным восточным лицом. Одет он был в поношенную рабочую одежду, рядом стояла метла. Лола сделала независимое лицо и прошла мимо. Дворник бросил равнодушный взгляд в ее сторону и не окликнул, она спокойно прошла садом и вышла к своей машине.
И уже садясь в машину, почувствовала легкий озноб, как будто в спину ей пристально смотрели немигающие змеиные глаза.
Телефон Маркиза был выключен, очевидно, операция еще не закончилась.
На набережной Обводного канала, неподалеку от знаменитого пивоваренного завода имени Степана Разина, располагается куда менее известное заведение. Это небольшой подвальчик, над входом в который красуется вывеска «Рюмочная “Дружба”».
В этой рюмочной окрестная шпана, гопники и прочий антиобщественный элемент собираются, чтобы выпить пару кружек пива или несколько стопок водки и обсудить животрепещущие новости – кого посадили, кто, наоборот, вышел на свободу, кто подшился, а кто попал на принудительное лечение.
Заправляет в «Дружбе» мрачный здоровенный дядька лет шестидесяти, с пудовыми кулаками и тяжелым взглядом. Все посетители «Дружбы», независимо от возраста и положения, называют его дядей Пашей, и все его слегка побаиваются. Известно, что под прилавком у него припрятана окованная железом дубинка, и при помощи этой дубинки и своих огромных кулаков дядя Паша может успокоить любую разгулявшуюся компанию, хоть бы в ней было человек пять-шесть.
Однако далеко не все посетители рюмочной знают, что, кроме первого зала, мрачного прокуренного подвала с низкими сводчатыми потолками, в «Дружбе» имеется и второй, как теперь выражаются «ВИП- зал», доступ в который открыт далеко не всем, но только самым влиятельным и значительным персонам. Дядя Паша лично проводит фейс-контроль и решает, кто достоин доступа в этот второй зал, а кто должен оставаться в первом, среди мелкой незначительной публики.
В «Дружбе» было не многолюдно, но тем не менее шумно и накурено, когда входная дверь скрипнула и в подвал по ступенькам, стертым ногами многочисленных посетителей, спустилась необычная для этого заведения личность. Это была хрупкая девушка с рассыпавшимися по плечам разноцветными волосами, поверх которых была лихо напялена яркая клоунская кепка.
В этом подвале основным цветом был серый, со всеми его оттенками – грязно-серый бетонный пол, кое-как оттертый шваброй дяди Паши; уныло-серые стены, единственным украшением которых служили процарапанные кое-где надписи вроде таких: «Штырь козел», «Не забуду Владимирский централ» или «Здесь был Вася Бульдозер»; тускло-серые, небритые лица завсегдатаев. На этом тоскливом фоне новая посетительница с ее розовыми, зелеными и фиолетовыми прядями казалась райской птицей, случайно залетевшей на захолустную птицеферму.
Спустившись в подвал, девушка остановилась, привыкая глазами к его тусклому освещению.
В «Дружбе» воцарилась тишина. Два десятка глаз уставились на вошедшую. Чей-то надтреснутый голос затянул:
– Дома не сиделось, выпить захотелось...
Из-за углового столика поднялся мелкий уголовник Коля Лютик. Шаркающей походкой он подошел к девушке и, не вынимая руки из карманов, процедил:
– Детка заблудилась? Детке нужно помочь? Детку нужно проводить домой баиньки?
– Это ты о себе, дяденька? – осведомилась незнакомка и окинула Лютика скучающим взглядом.
– Нет, это я о тебе, тетенька! – ответил Коля и ухватил девицу за аккуратную круглую попку.
– Ах обо мне! – протянула та спокойно, и вдруг в ее руке оказался складной нож с узким тускло блестящим лезвием. Она прижала кончик лезвия к подреберью Лютика и едва слышно проговорила: – Руки убери, дяденька, а то больно сделаю! Очень больно! Плакать будешь, дяденька!
– Извиняюсь! – забормотал Лютик, послушно убирая руки. – Не разобрался! Не понял!
– Ну, теперь ты все понял? – процедила девица, прищурив узкие змеиные глаза.
– Теперь – все! – Лютик поднял руки и отступил назад, к своему столу, где его дожидались удивленные приятели. – Теперь все понял и вопросов больше не имею!
Девица окинула посетителей подвала долгим внимательным взглядом. Ей ответили взгляды удивленные, настороженные и неприязненные. Под этими взглядами она подошла к стойке и звонким, полудетским голосом обратилась к дяде Паше:
– Здрасте, дяденька!
Дядя Паша, который, по обыкновению барменов и буфетчиков всего обитаемого мира, протирал грязным полотенцем стакан, посмотрел на нее мрачно и коротко осведомился:
– Чего надо?
Девица потянулась к нему через стойку и проговорила, понизив голос почти до шепота:
– Мне нужно Мясника повидать!
– Чего?! – удивленно переспросил дядя Паша. – Мы тут мясом не торгуем! У нас тут, детка, если ты не заметила, пиво есть и крепкие напитки. Тебе восемнадцать-то исполнилось? А то ведь мы несовершеннолетним не отпускаем!
– Ты не понял, дяденька! – прошипела девица, по-змеиному сузив глаза. – Мне нужно повидать Мясника! И поскорее, дяденька! Скажи ему, что пришла Мальвина и хочет с ним поговорить! Давай, давай,
