желтыми цветами сон-травы (Pulsatilla flavescens). Много птиц много хищников: соколы (чеглок), ястребы, беркуты, дятлы, утки, кулики. А под слоем почвы мерзлота, не всюду можно вбить колышек для палатки. 13 июня температура На записях голосов птиц на гнезде исландский песочник (Calidris canutus) поднялась почти до +30° С, и в тот же день, начав утром, к вечеру полностью зазеленели леса. Кроншнеп-малютка сидел на гнезде, как и полагается куликам, на четырех яйцах, в лиственничном лесу, среди бурелома, в окружении цветущей сон-травы. Борис первый записал токовую песню этого кроншнепа. Я никогда не видел Бориса таким счастливым — кроншнеп взлетал в ярко-голубое небо, почти до черной точки, и оттуда бросался со свистом, шумом и «блеянием» (как бекас!) — звуком, создаваемым крыльями. Это никто никогда не записывал, а может, и не слышал. Сняли фильм, сделали много фотофафий. Через два дня резкая смена погоды — температура упала до +5° С, дождь, сильнейший ветер. Бог был милостив — пленки целы. Прилетел вертолет. Мы вернулись в Батагай. Статья о Numenius minutus опубликована в престижном международном журнале. Потом на маленьком красивом, бело-голубом, с большими окнами самолете («пчелка» чехословацкого производства) из Батагая в Тикси, из Тикси в Хатангу, а дальше 650 км до бухты Марии Прончищевой на Таймыре. Полярная станция им. М. Прончищевой. Зимовщики, полярники, метеорологи, радисты... На постоянном ветру, при температуре воздуха от 0 до +4° С, на проталинах, среди снега цветут роскошные Новосиверсии (Novosieersia glacialis). Незабудочник (Eritrichium villosum) - сплошные «лепешки» цветков незабудки без стеблей, прямо на земле. На холмах гордые «куропачи» — самцы полярных куропаток с красными бровями и дерзкими криками. Кулики, кулики, кулики, песочники, краснозобики, тулесы, камнешарки. Шезда — ямка в сырой холодной земле, гусыни на выстланных пухом гнездах. Охраняющие их гусаки глупо торчат у гнезда (по ним и можно найти гнездо). И ободранные, с клочьями бело-грязной шерсти, неприятные песцы рыщут по тундре. Поют, поют пуночки. И все записано. И мы счастливы. И полагается быть до осени туманам и нелетной погоде. Полярники спокойно обсуждают, как мы с ними останемся на год. На один день меняется ветер, отгоняет туман. Знакомый вертолет садится, не выключая мотора. И все. На пластинках всего несколько дорожек «записей».

Лаборатория (очень) нервной клетки В главе «Пущино» рассказано о создании в начале 60-х годов нового научного центра АН СССР в Пущино. В Москве уже существовал и набирал силу Институт биофизики. Сотрудники института не имели никаких резонов бросать свои оборудованные лаборатории и весь сложившийся уклад жизни и ехать за 120 км от Москвы в Пущино, где среди разрытых котлованов начавшихся строек только угадывались основания новых зданий. Не было снабжения. Первый магазин и первую школу построили лишь в 1963 г., Вопреки правилам, не были до начала строительства построены дороги. В дождь нельзя было пройти по поселку без резиновых сапог. Весной 1963 г. при бурном таянье снегов Ока вышла из берегов и затопила идущую вдоль поймы древнюю дорогу. Пущино было почти на две недели отрезано от мира. Жителям вместо хлеба выдали муку. Первые лабораторные помещения расположили в здании будущего вивария. Зато был полный простор для реализации самых смелых планов. Переезд в Пущино означал фактически создание нового Института биофизики. Нужен был особый нервный склад, чтобы испытывать энтузиазм в новых условиях. Борис был увлечен открывающимися перспективами. Для работы в Пущине под его руководством была организована лаборатория Биофизики нервной клетки. Для исследования связи электрической активности клетки с ее метаболизмом, выяснения роли в этих процессах нуклеиновых кислот и белков, изучения природы рецепторов, реагирующих на специфические нейромедиаторы, необходимы клетки по возможности больших размеров. Такие клетки были обнаружены в ганглиях мозга голожаберных моллюсков Д. А. Сахаровым на Беломорской биостанции МГУ в 1961 г. Через год Сахаров вместе с Вепринцевым и И. В. Крастсом на о. Путятине нашли гигантские (почти 1 мм) нейроны в окологлоточном ганглии глубоководного голожаберного моллюска Тритонии. Можно было воткнуть в такие клетки несколько микроэлектродов и сопоставить их электрическую активность с «биохимией». Однако в Пущине нет ни кальмаров, ни голожаберных моллюсков. Проблема была решена: очень крупные нейроны оказались и у пресноводных брюхоногих моллюсков — наших обычных прудовиков и катушек. На этих объектах были выполнены классические работы, ставшие известными во всем мире. Я употребил слово «классические» вполне сознательно. Это работы в направлениях, заданных уровнем развития мировой науки. Проблема связи медиаторов и рецепторов, электрической активности и метаболизма, ионных градиентов и биопотенциалов все это классика. И занять здесь достойное место среди различных лабораторий мира очень сложно. Для этого нужны современные приборы, оригинальные методы, адекватные объекты. Нужны микроманипуляторы и инструменты для микрохирургии (клетки), усилители с высокоомным входом и аппараты для изготовления микроэлектродов. Это было время выяснения механизмов синтеза белка, взаимоотношений нуклеиновых кислот и белков, физиологической роли вновь синтезированных белков. Появилось много ярких волнующих гипотез. Шведский биохимик Хиден предположил, что новая информация, возникающая при возбуждении нервов, кодируется посредством синтеза специфических молекул РНК. В продолжение этой гипотезы американский зоопсихолог Мак- Коннелл предположил, что информация зафиксированная в молекулах РНК может передаваться от организма к организму посредством таких молекул. Отсюда возникла серия работ на планариях и поэтическая картина - «неученные планарии» поедают ученных и получают их «знания» — выработанные у ученных рефлексы. Вепринцев поставил в лаборатории более аккуратную задачу — исследование связи метаболизма РНК и возбуждения нервной клетки. Задача эта казалась сотрудникам очень сложной. Нужны были новые самые тонкие методы, радиоавтография, электронная микроскопия и т. п. В лаборатории была непростая обстановка (отсюда я прибавил к названию лаборатории слово «очень»). Но Вепринцев и тут оказался прав «несмотря на...» 3 апреля 2008 г. в Пущино было собрание, посвященное его памяти в связи с 80-летием. Там замечательные слова сказал седой и солидный профессор Николай Константинович Чемерис — тогда юный стройный выпускник Университета. Вот фрагменты его выступления [4]: «Дорогие коллеги, в своем выступлении я попытаюсь передать свои ощущения от общения с Борисом Николаевичем. Впервые познакомился с ним около 40 лет тому назад, когда в 69 году после окончания МГУ пришел в лабораторию стажером-исследователем и Борис Николаевич бросил меня на исследования нервной клетки. Он поставил передо мной проблему: попытаться понять, каким образом внешние сигналы трансформируются во внутриклеточные процессы и последние участвуют в переработке поступающей информации. На конец 60-х и начало 70-х годов такая постановка вопроса не была общепринятой. С легкой руки Бориса Николаевича этой проблемой я занимался до конца 80-х годов, стал специалистом в этой области, защитил диссертацию и это стало поводом для попытки понять куда и как двигаться дальше. Можно было продолжать работать в направлении исследования механизмов трансформации внешних сигналов во внутриклеточные процессы и были все предпосылки для успешного продвижения в этом направлении, однако эта работа становилась, с моей точки зрения, рутинной. И в этот период переосмысления пройденного двадцатилетнего пути, как я теперь понимаю, сработала заложенная Борисом Николаевичем установка о том, что рутина необходима, но онавторостепенна, первостепенной же целью должно быть решение принципиальных проблем, даже если они считаются и не разрешимыми... ...Прошло уже много лет, как с нами нет Бориса Николаевича, и только теперь мы начинаем понимать многое из того, к чему были сопричастны. Я согласен с Ольгой Дмитриевной, что мы как дети обижались на него, считали, что он разбрасывается, не доводит до конца те темы, которые он поставил, а мы в них влезли по уши и считаем их самыми важными в своей жизни. Прошли многие годы и только теперь постепенно я начинаю понимать всю масштабность тех идей, тех работ, тех заделов, которые сделал Борис Николаевич... Интрига работ в следующем. В 60-е годы благодаря работам шведского цитолога Хольгера Хидена возникло и широко распространилось представление о так называемых молекулах памяти. X. Хиден разработал метод, позволяющий анализировать количество РНК в нервных клетках теплокровных животных. В экспериментах по обучению крыс X. Хиден и его сотрудники обнаружили, что количество РНК в нейронах тех областей мозга крыс, которые предположительно имеют отношение к обучения, увеличивается. Они выдвинули гипотезу, что в ходе обучения активируются новые, ранее „молчавшие' гены, которые синтезируют новую информационную РНК, являющуюся носителем памяти — молекулами памяти. Гипотеза красивая, однако, затем последовало множество публикаций, в которых экспериментаторы демонстрировали как активацию, так и торможение синтеза РНК. Борис Николаевич предположил, что эта неудача связана с неадекватно выбранным объектом исследования. Действительно мозг крысы является в высшей степени сложно организованной структурой, отдельные нейроны которой, в процессе обучения, могут либо „активироваться' либо „тормозиться' — отсюда вытекает и неоднозначность результатов. Возник вопрос: