время Великого Поста он жил единственно Причастием.
В 453 году Ювеналий вернулся в Палестину с императорским войском. Феодосии, похоже, пытался оказать ему вооруженное сопротивление, однако потерпел поражение в своего рода решительном сражении при Неаполе (Neapolis), впрочем, писателиантихалкидониты придерживаются другой точки зрения и пишут о том, что ромейские воины и самаряне резали не оказывавших им сопротивления монахов.[626] Ювеналий вновь стал правящим архиереем, Феодосии же бежал в Египет, причем за голову его была обещана награда,[627] Роман был арестован и сослан в Антиохию.[628] Прочие самозваные епископы подверглись изгнанию.[629] Вероятно, исключение было сделано только для Петра Иверийца, однако он почел за лучшее уйти в Eraпет.[630] Епископыхалкидониты вновь заняли свои кафедры, а Евфимий после двух лет, проведенных в пустыне Рува, вернулся в свою лавру.[631]
Тем не менее, императрица и подавляющее большинство монахов оставались непреклонными. Вместе с тем, следует заметить, что события 455 года в Риме и в Африке, а также мольбы родственников породили в душе Евдокии известные сомненья.[632] Однако она никогда не забывала о своем царственном достоинстве и потому не могла обратиться так, как это делают обычные люди. Она отправила хорепископа Анастасия еще одного ученика Пассариона[633] спросить совета у Симеона Столпника, столп которого стоял к западу от Алеппо.
Вероятно, Феодосии както прослышал об этом. Во всяком случае, вскоре после этого он отправился из Сирии в Египет: одни говорят, для того чтобы не дать Симеону Столпнику подпасть под влияние Феодорита, другие чтобы уврачевать спор между антиохийскими антихалкидонитами. Он переоделся в солдата, однако был узнан и схвачен у ворот этого города и препровожден в монастырь святого Дия в Константинополе.[634]
Симеон направил Евдокии письменный ответ, в котором недвусмысленно выразил свое отношение к Феодосию и выразил радость по поводу того, что императрица наконецто увидела свет, а также удивление, вызванное тем, что она не стала черпать воду из ближайшего источника, но стала искать ее вдалеке: «Рядом с тобою находится богоносный Евфимий. Следуй его наставлениям и советам и спасешься».
В трех милях южнее лавры святого Евфимия находится грандиозный массив, известный ныне как Джебель Мунтар, самая высокая точка в пустыне за Иерусалимом, с которой открывается прекрасный вид на сам Иерусалим; на горизонте виднеется Вифлеем, просматривается вся длина Мертвого моря, пустыня, лежащая меж ним и Иудейскими холмами, восточная стена Моавских гор, уходящая далеко на север долина Иордана и находящаяся в ней лавра святого Евфимия. Именно здесь, как и подобает императрице, Евдокия построила для себя башню и послала Анастасия и Коему, хранителя Креста, на поиски Евфимия. Но птичка уже улетела. Узнав о намерениях царицы, Евфимий вновь ушел в пустыню Рува. Взяв на подмогу Феоктиста, они (Анастасий и Косма) нашли старца и с превеликим трудом уговорили его подняться на Башню с тем чтобы попросить Евдокию оставить общение с Диоскором и присоединиться к Ювеналию. После этого Евдокия вернулась в Иерусалим и вошла в церковное общение с патриархом, приведя вместе с собою множество мирян и монахов во главе с Елпидием. Тем не менее, Геронтий продолжал стоять на своем.[635] Когда его пригласили даже не на переговоры, а на встречу с Ювеналием, он ответствовал: «Бог запретил мне даже видеть этого Иуду предателя».[636]Ученик Елпидия Маркиан также оказался весьма непокорным и по этой причине отказался от управления киновией в Вифлееме.[637] Роман, все еще находившийся в Антиохии, отправил Евдокии письмо, в котором говорил о том, что Халкидон находится под Божьей анафемой.[638]
Ювеналий и Евдокия обратились к императору Mapкиану с прошением о помиловании как самого Романа, так и других изгнанников.[639] Похоже, они достигли своей цели (или же император умер прежде, чем их прошение возымело действие). В любом случае Роман вернулся задолго до смерти Ювеналия. Тем не менее, он предпочел не возвращаться в обитель Текоа, находившуюся в Иерусалимском диоцезе и, соответственно, подчинявшуюся непосредственно Ювеналию. Роман перебрался на вершину холма, находившегося к западу от Элеутерополя и принадлежавшего Евдокии, которая, несмотря на признание Халкидона, убедила его построить там большой прекрасный монастырь.[640]
Никто не знал, какую позицию займет новый император Лев.[641] В Египте противники Собора, составлявшие подавляющее большинство, решились посвятить в сан Тимофея «Кота», который стал преемником умершего в изгнании Диоскора. Из своего прибежища был вызван Петр Ивериец, который и должен был совершить это незаконное поставление (на нем кроме самого Петра, очевидно, присутствовал только один епископ). Через двадцать дней в Великую Пятницу 457 года епископхалкидонит Протерий был зверски убит.[642] Три года власти пытались придти к какомулибо компромиссу, после чего в 460 году отправили Тимофея в изгнание,[643] поставив на его место очень мягкого халкидонита, носившего то же имя[644]' (по всей видимости, это был монахтавеннисиот из Канопского монастыря, куда он и отправился через четырнадцать лет после того, как Тимофей «Кот» вернулся из ссылки).[645] Судя по всему, тавеннисиотский монастырь, находившийся к воетоку от города, принял сторону халкидонитов,[646] в то время как монашескую оппозицию собору возглавлял монастырь «Девятого Мильного Камня», находившийся по другую сторону от Александрии и управлявшийся Лонгином.[647]
Если в Египте общая неопределенность приводила даже к убийствам, то в Палестине установилась атмосфера, способствовавшая миру и согласию. Когда (речь идет именно об этом времени) два нитрийских монаха пришли в Иудейскую пустыню, они не столько бежали от антихалкидонитов, сколько искали мира и покоя. Мы можем попутно заметить, что они не были египтянами: Мартирий происходил из Каппадокии, а Илия из Аравии. И тот, и другой впоследствии стали патриархами Иерусалимскими. Вероятно, жизнь в лавре святого Евфимия отличалась большей строгостью, нежели в тогдашней Нитрии; во всяком случае, в скором времени Илия поселился несколько южнее Иерихона, а Мартирий удалился в находившуюся на вершине холма пещеру в полутора милях от лавры святого Евфимия в направлении Иерусалима.[648]
Подобно Герасиму, они начали свой монашеский подвиг еще до прихода в Палестину. Надо отметить, что после Халкидона в Иерусалиме появилось немало стремившихся к монашеской жизни молодых людей, оставивших впоследствии заметный след в истории. Имеет смысл кратко ознакомиться с готовыми принять их обителями. На Елеонской горе Геронтий, стоявший во главе монастырей Мелании, находился в оппозиции Халкидону.[649] Ниже по склону, в районе Гефсимании другая знатная уроженка Рима Флавия основала церковь и обитель мученика Юлиана, в которую в 454—5 гг. пришел молодой каппадокийский монах Феогний.[650] Гдето между этой обителью и воеточными вратами города стояла и знаменитая богадельня Пассариона.[651] Гостиницы же появлялись, главным обра30м, на пришедшем в запустение малолюдном западном гребне, заселение которого поощрялось властями.[652] Мы уже слышали о здешнем поселении Петра Иверийца, которое, судя по всему, находилось неподалеку от современной англиканской Christ Church.[653] Внутри и вкруг Башни Давида «верные» Церкви Воскресения устраивались самостоятельно и не имели специальной организации.[654] Еще дальше на юг, на нынешней территории Армянской Патриархии, там, где сейчас стоит церковь святого Мины, вероятно, находилась церковь и обитель, основанная другой знатной римлянкой, подругой императрицы Вассой, настоятелем которой был поставлен ученик Евфимия Андрей Мелитенский.[655] В ограде самого Святого Сиона главою киновии Пассариона был Елпидий. [656] Там же находился еще один монастырь, основанный не позже 466 года Евсторгием.[657]
К Лонгину, старому каппадокийцу, жившему в Башне Давидовой, еще до кончины императора Маркиана[658] пришел молодой соотечественник из Могариссоса
