народы, но и весь мир.

Вигская оппозиция одержала победу, и в стране снова усилились антикатолические настроения. Повсюду люди высказывались против того, чтобы герцог Йоркский становился королем. Англиканские богословы пытались склонить Якова вернуться в лоно церкви, чтобы религиозные разногласия не разделяли его с будущими подданными. Он оставался тверд в своих убеждениях. Знаменитый пример Генриха Наваррского, сменившего Царство Небесное на царство земное, не производил на него впечатления: лучше изгнание, бедность, смерть; лучше гражданская война и разорение страны. Мотивы, которыми он руководствовался, заслуживают всяческого уважения; тем не менее упорство герцога Йоркского обостряло ситуацию в стране. В наши дни, когда католическая церковь выступает против произвола и беззаконий светских властей, трудно понять, какие неприятные чувства вызывала она у англичан в 1679 г., когда люди еще живо помнили костры Смитфилда, Варфоломеевскую ночь, «Непобедимую Армаду» и «Пороховой заговор».

Как только Карл II понял, что выборы в парламент не дали нужного ему результата, он отсрочил начало его работы почти на год. Именно в этом, 1680, году в английском обществе вошли в употребление названия «виги» и «тори», обозначавшие политические партии, которым было суждено разделить Британские острова почти на два столетия. Глубинные причины их противостояния лежали в религиозной сфере. Тем не менее в правление Карла II произошло оформление либеральных политических идей. Англия развивалась, и религиозные противоречия, прежде во многом определявшие политический прогресс, отныне занимали второе место. На смену войне верований пришла грязная и неконтролируемая борьба партий.

В течение этого 1680 года, до начала работы нового парламента, джентри, основу экономического и политического могущества которого составляли земельные владения, стало проявлять все больше беспокойства, так как отдавало себе отчет, что радикальные протестантские элементы готовы к насилию. Партия, поддерживающая короля и англиканскую церковь, все отчетливее видела в агитации Шефтсбери знакомые черты, характерные для кромвелевской диктатуры. Все чаще старшее поколение со страхом и ненавистью вспоминало о гражданской войне и годах республики. В городах многие тысячи людей подписывали петиции против герцога Йоркского, а в сельской местности мысль о том, что он может занять трон, вызывала ужас и полное неприятие.

Только что оформившиеся политические партии, вместо того чтобы решить, как они будут называться, стали давать едкие прозвища друг другу. Слово «виг» первоначально обозначало угрюмого, фанатичного шотландского пресвитерианина, стяжателя и ханжу, а «тори» — ирландского разбойника- паписта, грабящего поместья. Обе стороны не стеснялись в выражениях. «Тори — это чудовище с английским лицом, французским сердцем и ирландской совестью. Это широколобое существо с огромным ртом, задом, похожим на два бедра-окорока, полностью лишенное мозгов. Тори похожи на диких кабанов, подрывающих конституцию, покушающихся на оба оплота нашей свободы — на парламент и судей…» Сторонники короля заявляли: «Напыщенная речь вигов состоит из вздохов, всхлипываний, стонов, икоты, причем особый оттенок всему этому придает гнусавость».

Знакомясь с этими выражениями, полными презрения и ненависти, понимаешь, что Англия едва избежала еще одной жестокой гражданской войны. Однако же сами прозвища «тори» и «виги» не только прижились, но и стали любимыми и горячо превозносимыми теми, кто считает себя принадлежащими к той или иной партии. Постепенно они вошли в жизнь нации, став выражением двух основных типов английского темперамента. И виги, и тори способствовали величию страны; и тем, и другим принадлежит немало достижений во благо Англии. Партийная приверженность передавалась в семьях из поколения в поколение. Ораторы и знаменитые писатели, уверенные в привлекательности ставших популярными слов «виги» и «тори», употребляли их с гордостью и любовью.

Обеспокоенный Карл, не решаясь обострять отношения с уже четвертым своим парламентом, применил уловку, которая заставляет вспомнить бесполезный Большой совет (Magnum Consilium) времен его отца. Сэр Уильям Темпл, посол в Гааге и главный сторонник антифранцузской политики, предложил план преобразования Тайного совета путем сокращения его численности и в то же время увеличения властных полномочий его членов. Тридцать влиятельных представителей обеих партий, половина из которых занимала бы государственные посты, а другая половина являлась независимой, должны были заменить старый неофициальный кабинет, CABAL, потворствовавший заключению тайного Дуврского договора. В результате, как предполагалось, политика короля должна стать открытой; тайной дипломатии надо положить конец — что бы из этого ни вышло. К этому времени Карл уже полностью порвал отношения с Людовиком XIV, щедро рассовывавшим взятки членам оппозиции. Король принял план Темпла. Новый Тайный совет собрался. Его председателем король назначил вождя оппозиции Шефтсбери. Все старания Карла умиротворить противников ни к чему не привели. Разногласия были слишком велики, и внутри Совета быстро образовался узкий круг лиц, который и вел все дела. Участие в работе Совета ни в коей мере не удовлетворило Шефтсбери. Он по-прежнему оставался во главе вигов и, недовольный компромиссом, даже использовал свое высокое положение для защиты интересов партии. Когда в октябре 1680 г. парламент наконец собрался, на первом же заседании Шефтсбери снова выступил в защиту проекта акта «Об исключении». В этот момент он достиг вершины своей популярности и благодаря тому, что пользовался властью как министр и поддержкой как вождь оппозиции, приобрел значительное влияние. Билль прошел через палату общин, и борьба переместилась в палату лордов.

Конфликт сторонников короля с оппозицией закончился благополучно, и большая заслуга в этом принадлежит прежде всего государственному деятелю, благодаря которому слово «оппортунист» приобрело уважительный оттенок. Джордж Сэвил, маркиз Галифакс, был противником как папства, так и Франции. В его характере хладнокровие и сдержанность сочетались с широтой суждений и способностью к решительным действиям, что случается очень редко. Он умел находить компромисс и следовать ему с упорством и твердостью, характерными обычно только для экстремистов. Он мог поддерживать то одну сторону, то другую, не теряя при этом уважения обеих. При этом Галифакс всегда умел быть выше всех насмешек и клеветы приспособленцев, переходивших из лагеря в лагерь, преследуя своекорыстные интересы.

Галифакс, яростно выступавший против Дэнби, разгромил проект акта «Об исключении» в палате лордов. Его задачу облегчал тот факт, что оппозиция испытывала трудности с выдвижением собственной кандидатуры преемника Карла II, что для всех являлось очевидным. Часть тех, кто был настроен против Якова, поддерживала идею возвести на трон его старшую дочь Марию, жену славного протестантского принца Оранского, в жилах которого также текла кровь английских монархов. Некоторое время к этому варианту склонялся и Шефтсбери, но затем предпочел сделать ставку на бастарда Монмута. Шефтсбери добился включения Монмута в Тайный совет и ввел его в партию вигов. Виги вовсю распространяли слух о полной законности притязаний Монмута. Карл питал искреннюю и нежную привязанность к своему красивому и храброму старшему сыну, несмотря на его происхождение. Так почему бы королю не уступить давлению и не разогнать тучи, сгущающиеся вокруг династии, провозгласив Монмута своим законным сыном? Но такую мысль Карл никогда не рассматривал — потому что она ему не нравилась, как не нравилась она и палате лордов, в которой каждый пэр владел землей, пользовался богатством и властью только благодаря строжайшему следованию принципу наследственного права. Англиканская церковь отказалась короновать бастарда.

Шестьюдесятью тремя голосами против тридцати пэры отвергли билль «Об исключении». Страсти вокруг «папистского заговора» постепенно утихали по мере того, как жертв становилось все больше. Когда в ноябре 1680 г. один из последних осужденных, лорд Стаффорд, заявил на эшафоте о своей невиновности, толпа закричала: «Мы верим тебе!» Ложь, слухи И домыслы, распространяемые Оутсом и ему подобными, с каждым месяцем теряли правдоподобность. Судьи все более критически оценивали показания, на основании которых католиков осуждали на смерть, находя в них несоответствия и противоречия. Паника была слишком сильной, чтобы продолжаться долго. То, что король разорвал союзнические отношения с