В переводе Диккофа и Джеймса, которому я следую во всех иных случаях, оно выглядит так: The doctrine which identifies the sovereign good with the sensual pleasure of the body and which was taught by Epicurus is unworthy of a philosopher. Однако в этом переводе экспликативное относительное придаточное which was taught by Epicurus естественным образом воспринимается как детерминативное придаточное, присоединенное союзом к первому детерминативному придаточному which identifies..., так что суть французского примера оказывается утраченной. 69 Отметим попутно, что конструкции поверхностной структуры «прилагательное 4- существительное» могут быть выведены, посредством грамматических трансформаций того типа, которые предлагаются в «Грамматике» Пор-Рояля, из обоих типов относительных придаточных. Это следует из приводимых в «Грамматике» примеров; еще более яркими являются такие двусмысленные примеры, как приведенное

Есперсеном предложение The industrious Japanese will conquer in the long run Трудолюбивые японцы в конце концов победят' [Jespersen 1924, 112; цит. по: Есперсен 2002, 127]. 70 Заметьте, что в подобных случаях нельзя утверждать, будто каждый из элементарных абстрактных элементов, составляющих глубинную структуру, сам лежит в основе возможного предложения; например, je vous dis 'я вам говорю' само по себе не является предложением. В современных терминах это утверждение звучит так: неверно, будто каждый элемент, порождаемый глубинными базовыми правилами (правилами фразовой структуры), лежит в основе возможного ядерного предложения. Подобным же образом во всех ис следованиях по трансформационной порождающей грамматике последних десяти и более лет считается само собой разумеющимся, что в соответствии с правилами фразовой структуры могут вводиться «пустые символы», которые получают некое представление в виде морфемных цепочек только после применения тех или иных правил вложения (как, например, в английских конструкциях «глагол + дополнение»); элементарные цепочки, в которых появляются пустые символы, не лежат в основе ядерных предложений. Различные мысли, которые были высказаны по этому поводу в указанный период, подытоживаются и обсуждаются в [Chomsky 1965, chap. III]. 71 Бозе анализирует эти структуры совсем иначе [Beauzee 1819]. Он считает, что они основаны на относительных придаточных, антецедент которых в результате трансформации опускается. Так, предложения франц. L'etat present des Juifs prouve que notre religion est divine 'Современное положение евреев доказывает, что наша религия от Бога' и нем. Ich glaube dass ich liebe, англ. I think (that) I love 'Я думаю, что люблю' являются производными, соответственно, от предложений L'etat present des Juifs prouve une verite qui est, notre religion est divine букв. 'Современное положение евреев доказывает истину, которая есть: наша религия от Бога' и Ich glaube ein Ding dass ist, ich liebe; I think a thing that is, I love букв. 'Я думаю одну вещь, которая есть: я люблю' [Op. cit., 405]. 72 Подробнее см. [Chomsky 1965]. Следует отметить, что теория трансформационной порождающей грамматики во многих отношениях оказалась близкой к точке зрения, имплицитно содержащейся в теории авторов «Грамматики» Пор-Рояля после того, как в течение ряда лет эта теория послужила объектом довольно интенсивных исследований, в результате которых были получены новые данные и сформулированы новые подходы. 73 Более ранние взгляды рассмотрены в [Sahlin 1928, 97 f.]. В последующем многие исследователи неоднократно высказывали мысль (независимо от того, действительно ли они в нее верили), что предложение можно рассматривать просто как последовательность слов или словесных категорий, не подлежащих дальнейшему структурированию. 74 Следует отметить, что эта функция глагола характеризуется как основная, но не единственная. «Он используется и для обозначения других движений нашей души, как то: желать, просить, приказывать и др.» [Lancelot, Arnauld 1660, 90; цит. по: Арно, Лансло 1990, 148; ср.: Арно, Лансло 1991, 65]. Эта тема вновь поднимается в главе XV, где кратко рассматриваются грамматические средства, с помощью которых в разных языках выражаются указанные ментальные состояния и процессы. См. выше, с. 87. г 75 Также в «Грамматике» говорится об ошибочности мнения грамматистов прошлого, согласно которому глаголы обязательно выражают действия, претерпевания или что-либо происходящее; в качестве контрпримеров приводятся такие глаголы, как ехistit 'возникает', quiescit 'покоится', friget 'остывает', alget 'зябнет', tepet 'является теплым', calet 'является горячим', albet 'белеет', viret 'зеленеет', claret 'сияет' [Lancelot, Arnauld 1660, 94; см.: Арно, Лансло 1990, 152; Арно, Лансло 1991, 66-67]. 76 Выше говорится о том, что «часто оказывается необходимым преобразовать такое предложение из активного залога в пассивный, чтобы представить аргументы в их наиболее естественной форме и в явном виде выразить то, что следует доказать» [Arnauld 1964, 117; ср.: Арно, Николъ 1991, 120]. 77 Вряд ли верно поступают те, кто считают эту идею «основным фундаментальным открытием» британской философии XX в. (см. [Flew 1952, 7], а также [Wittgenstein 1922, 4.0031], где эта мысль приписывается Расселу). Не столь новым, как это представляется в [Flew 1952, 8], является и предположение о том, что «грамматические сходства и расхождения с логической точки зрения могут вводить в заблуждение», Ср. ниже, с. 103-104.

Картезианская лингвистика исходит из общего предположения о том, что поверхностная организация предложения не всегда дает верное и полное представление об отношениях между его элементами, важных для определения его семантического содержания. Выше мы говорили о том, что была сформулирована в общем виде грамматическая теория, согласно которой реальные предложения выводятся из лежащих в их основе «глу бинных структур», где эти отношения получают свое грамматическое представление. Остается открытым и подлежащим дальнейшему всестороннему исследованию вопрос о том, в какой степени «логическая форма» действительно репрезентируется определяемой синтаксически глубинной структурой, если последний термин понимать в современном техническом смысле или в том близком смысле, в каком он понимался в картезианской лингвистике. Подробнее см. в [Katz 1966]. 78 Такой порядок слов обычно именуется «естественным порядком». См. выше, с. 64-65. 79 Многие из опубликованных и неопубликованных лингвистических трудов Дю Марсэ были изданы посмертно [Du Marsais 1769]. Ссылки даются на страницы этого издания. Ряд других исследователей также отмечали связь между свободой порядка слов и флексией, например Адам Смит [Smith 1761]. 80 Когда Л. Блумфилд (как и многие другие) критикует предшественников современной лингвистики за то, что они стирали структурные различия между языками, «пытаясь втиснуть описание этих языков в рамки латинской грамматики» [Bloomfield 1933,8; цит. по: Блумфилд 2002,22], он, по-видимому, имеет в виду описанный выше подход, несостоятельность которого он считает доказанной. Если это так, то следует отметить, что в своей книге он не приводит никаких доказательств того, что философская грамматика была каким-то образом привязана к латинской модели; нет в книге Блумфилда и указания на то, что современная гипотеза о единообразии глубинных грамматических отношений возникла именно в исследованиях нашего времени. В целом следует признать недостоверность данного Блумфилдом описания лингвистических теорий периода, предшествовавшего современному.

Его исторический обзор — это несколько случайных заметок, которые, по его мнению, призваны суммировать «уровень знаний о языке, достигнутый к XVIII в.». Эти замечания не всегда верны (например, поразительно его утверждение, что до XIX в. лингвисты «не изучали звуков речи и смешивали их с графическими знаками алфавита» [Там же, 22] или что авторы универсальных грамматик смотрели на латынь как на высшее воплощение «универсальных законов логики») [Там же, 20], а если они и верны, то не дают полного представления о том, что было сделано в предшествующий период.

Вопрос о том, как в указанный период анализировались звуки речи, заслуживает отдельного обсуждения; хотя я исключил эту тему из своего обзора, следует признать необоснованность такого решения. В большинстве рассматриваемых мною сочинений, как и во многих других трудах, обсуждаются вопросы фонетики, причем положение

Аристотеля «произносимые слова являются символами переживаемого в уме, а написанные слова являются символами произнесенных слов» (Aristoteles. De Interpretations)*, по-видимому, принималось * Цит. в пер. с англ.; ср. рус. пер. в: [Аристотель 1978, 93]. безоговорочно. В современных работах редко можно найти ссылки на фонетические исследования рассматриваемого периода. Так, М. Граммон следующим образом комментирует фонетические взгляды

Кордемуа [Cordemoy 1677]: «артикуляции некоторых фонем французского языка описаны с замечательной четкостью и точностью» Grammont 1950, 13, п.]; затем он добавляет: «Эти описания Мольер воспроизвел дословно в „Мещанине во дворянстве', акт II, сцена 6 (1670)». 81 [Beauzee 1819, 340 f.]. Подобный же анализ провел и Бентам [Bentham 1962, 356]. 82 Различие между «основными идеями», выраженными языковой формой, и ассоциируемыми с этой формой «добавочными идеями» подробно рассматривается в «Логике» Пор-Рояля, в главах 14 и 15. Основная идея — это то, что утверждается в «словарном определении», цель которого — попытаться точно сформулировать «истину употребления