обучения. Поэтому Декарт делает вывод: поскольку при обычном пользовании речью «словесное поведение» независимо от легко выделяемых внешних стимулов или внутренних состояний, то, очевидным образом, оно не является результатом обучения индивида. Он не стал развивать далее эту мысль, поскольку, вероятно, полагал, что столь очевидный факт не заслуживает отдельного обсуждения. Следует отметить, что в современных спекуляциях бихевиористов по поводу обучения человека эти трюизмы отрицаются.

Данная тематика обсуждается в работах [Chomsky 1959; 1965, chap.I, §8; Katz 1966; Fodor 1965]. 12 [Torrey 1892, 284-287]. Полный перевод переписки Декарта с Мором в части, касающейся автоматизма животных, был выполнен Л. К. Розенфилд (Л. Коэн); см. [Descartes 1936]. 13 Далее Декарт поясняет, что он не отрицает наличия у животных жизнедеятельности, ощущений и даже чувств в той мере, в какой они зависят от телесных органов. 14 Имеется в виду его «Физическое рассуждение о речи » (1666). Цитаты приводятся по второму изданию [Cordemoy 1677]. Имеется английский перевод, опубликованный в 1668 г. Как отмечает Розенфилд, Кордемуа с такой полнотой развил аргументацию Декарта по поводу отсутствия подлинной речи у животных, что после него «этому вопросу уделяли совсем мало внимания, поэтому возникает впечатление, что более поздние авторы рассматривали сочинение Кордемуа как последнее слово на эту тему» [Rosenfield 1941, 40]. 15 Для Кордемуа (как и для Декарта) не возникает вопроса, есть ли душа у него самого; основываясь на самонаблюдении, он заявляет: «большинство движений моих органов всегда сопровожда лось во мне определенными мыслями» [Cordemoy 1677, 3]. 16 Ламетри. «Человек-машина» (1747). Критическое издание с примечаниями и сопутствующими материалами было опубликовано Э. Вартаняном в 1960 г. Цитаты приводятся по английскому переводу 1912 г. [La Mettrie 1912], однако страницы указываются по изданию 1960 г., в котором дается французский текст с английским переводом. 17 Отец Ж. А. Бужан. «Философские забавы по поводу языка животных» (1739) [Bougeant 1739]. 18 Сказанное не означает, что метод объяснения, предложенный Ламетри, в принципе не может быть верным. В данном случае меня интересует не адекватность объяснений Декарта и других философов, а их наблюдения над человеческим языком, которые побудили их предложить именно такие объяснения. 19 [Ryle 1949]. См. также [Fodor 1968]; в первой главе этой книги, озаглавленной «Возможна ли психология? », содержится критика взглядов Райла и других исследователей по поводу возможности психологического объяснения. 20 Эти свойства описываются в терминах «сил», «склонностей» и «предрасположений», иллюстрируемых лишь отдельными примерами. Вместе они составляют еще один «миф», такой же таинственный и неверно понятый, как и «мыслящая субстанция » Декарта. 21 [Bloomfield 1933,275]. Когда говорящий производит речевые формы, которых он ранее не слышал, «мы говорим, что он произносит их по аналогии со сходными формами, которые уже встречал» [цит. по: Блумфилд 2002, 303-304]. По мнению Блумфилда, между человеческим языком и системами коммуникации животных нет коренных различий; первый отличается от вторых лишь «огромным разнообразием звуков» [Там же, 41], в то время как их функции схожи. «Человек произносит множество различных звуков и использует это разнообразие: под влиянием стимулов определенного рода он производит определенные голосовые движения, а его товарищи, слыша те же самые звуки, соответствующим образом на них реагируют» [Op. cit., 27; Там же, 41-42]. Он считает, что «язык — дело воспитания и навыка» [Op. cit., 34; Там же, 49]; произведя тщательные статистические подсчеты, «мы, несомненно, смогли бы определить заранее, сколько раз данное высказывание... будет сказано за определенное количество дней» [Op. cit., 37; Там же, 52] (этот вывод, разумеется, верен, ибо для почти всех нормальных высказываний предсказанное число будет равно нулю). 22 [Hockett 1958, § 36, 50]. Ср. следующее его замечание:

«Утверждают, что всякий раз, когда человек говорит, он или подражает, или прибегает к аналогии ». Хоккет согласен с этим мнением и полагает, что «когда мы слышим довольно длинное и сложное высказывание, мы можем быть достаточно уверены, что в действие вступила анало гия» [Op. cit., 425]. От других современных лингвистов Хоккет отличается тем, что хотя бы замечает существование проблемы.

При анализе инноваций Хоккет, по-видимому, исходит из того, что новые выражения могут быть поняты только в соотнесении с контекстом [Op. cit., 303]. В действительности для современного языкознания типично невнимание к языковым механизмам, определяющим значение несложных, но достаточно новых предложений, произносимых в ситуациях обыденного общения. 94 т-> « *' В современных дискуссиях по поводу различии между человеческим языком и системами коммуникации животных иногда случайно воспроизводятся некоторые положения, выдвинутые картезианцами. См., например, [Carmichael 1964]. 24 И. Г. Гердер. «Трактат о происхождении языка» (1772). Частично перепечатан в [Heintel 1960].

При цитировании указываются страницы этого издания. 25 То же самое верно относительно развития языка у индивида. В рассматриваемый нами период исследование «происхождения языка» по сути дела равнялось выяснению «сущности языка», и развитие языка индивида и языка нации часто считались параллельными в отношении их общих особенностей процессами. Ср. с тем, что пишет А. В. Шлегель в «Поэтике» (1801) об усвоении языка детьми:

«У них повторяется в ослабленном виде то же самое, что происходило при обретении языка че ловеческим родом в целом» [Schlegel 1963, 234]; в общем «для изучения языка требуется... та же способность, которая в еще большей степени проявляется при его изобретении» [Op. cit., 235]. X. Штейнталь под влиянием идей Гумбольдта пошел еще дальше: «Различия между первоначальным творением и творением, ежедневно повторяющимся... в отношении языка вовсе не существует » [Steinthal 1855, 116]. 26 Декарт не ограничивает язык чисто интеллектуальной функцией в узком смысле слова. См., например,

«Первоначала философии», принцип CXCVII:

«Так, прежде всего мы видим, что слова, воспринятые на слух либо только написанные, вызывают в нашей душе представления обо всех тех вещах, которые они обозначают, и затем различные страсти. Если... выводить [пером] те или иные знаки, они вызывают в душе читателя представления о битвах, бурях, фуриях и возбуждают у него страсти негодования и печали; если же иным, но почти сходным образом водить пером... то небольшая разница в движении вызовет совершенно обратные представления — о тишине, мире, удовольствии — и возбудит страсти любви и радости» [Decartes 1955, 294; цит. по: Декарт 1989, 413; ср.: Декарт 1950, 431]. 27 «Третий трактат: Диалог о счастье» (1741) [Harris 1801, I, 94]. 28 В ходе своих рассуждений Хэррис, по-видимому, выдвигает одно необоснованное предположение, типичное для современных вариантов этого учения: поскольку человеку присуще «бесконечное число направлений», он предстает как существо чрезвычайно пластичное, отсюда предположение, что врожденные факторы определяют его умственное развитие лишь в малой степени, если определяют вообще. Очевидным образом, это второе предположение не имеет никакого отношения к его замечанию по поводу свободы от контроля со стороны инстинкта и внутренних побуждений, а также по поводу безграничности потенциальных навыков и знаний. Сделав такое предположение, не связанное с другими положениями его учения, Хэррис, разумеется, полностью выходит за рамки картезианства.

В другом месте Хэррис высказывается по данному поводу так, что его слова можно истолковать в совсем ином смысле. Рассматривая взаимоотношения между творческим гением и правилами («Филологические разыскания» (1780) [Harris 1801, II]), он отвергает мнение, будто «гении, хотя и предшествовали системам, также предшествовали и правилам [например, единство времени и места в теории драмы], потому что ПРАВИЛА изначально существовали в их собственном уме и были частью неизменной и вечной истины» [Op. cit., II, 409].

Гений и правила «столь взаимосвязаны, что именно ГЕНИЙ обнаруживает правила [имплицитно присутствующие в его уме], а ПРАВИЛА управляют гением». 29 Какой-либо акт нельзя назвать «творческим» лишь по причине его новизны и независимости от поддающихся точному определению внутренних побуждений или внешних стимулов. Поэтому термин «творческий аспект языкового употребления» без дальнейшего уточнения не совсем подходит для обозначения того свойства обыденного языка, на которое обратили внимание Декарт и Кордемуа.

В связи с этим интересно отметить, что Галилей, говоря об изобретении способа передачи «самых сокровенных мыслей любому другому человеку... не с большей трудностью, чем при расстановке в различном порядке двадцати четырех значков на бумаге»*, назвал его величайшим из всех человеческих изобретений; его можно сравнить с творениями Микеланджело, Рафаэля или Тициана [Galileo 1953,116-