рецептам готовилось великолепное жаркое из дичи и грибов, наваристая уха из только что выловленной рыбы и ароматные компоты из ягод вместо чая.

Сытая, согретая солнцем и непрерывно обновляющимися впечатлениями жизнь была полна, как чаша. Просыпаясь утром и слыша веселый шум реки и гомон кедровок за полотном палатки, Цареградский выглядывал наружу: «Какой хороший денек и как хорошо все на свете!»

Расставшись с Билибиным, а затем с Раковским, он медленно поднимался со своим отрядом к верховьям Среднекана. Геологическую съемку пришлось начинать с того самого места, где она была прервана перед отправлением на весновку. На правом берегу Среднекана удалось найти продолжение золотоносной дайки, из которой было получено зимой первое коренное золото. У Цареградского на этот раз не было времени заниматься протолочкои и выделением из жильной породы золота. Он ограничился тем, что нанес положение дайки на карту.

Расцвеченная всеми цветами радуги и пестреющая множеством условных обозначений, геологическая карта кажется непосвященному сплошной головоломкой. Однако геолог легко разбирается в ней и, глядя на причудливую цветную ее мозаику, может сказать, где залегают сланцы или песчаники, где они сменяются известняками и как эти породы залегают, куда простираются их пласты и в какую сторону, под каким утлом они наклонены. Мало того. Геологическая карта показывает не только состав горных пород, но и их возраст. Образования мелового периода закрашены на них различными оттенками зеленого цвета, юрского — синим, триасового — фиолетовым, пермского — желтым и так далее. Увидев на карте причудливое розовое пятно с прямыми крестиками, геолог; нает, что в соответствующем участке на местности находится массив гранитных пород, в которых стоит поискать оловянную руду, а такое же пятно, но с косыми крестиками обозначает гранодиоритовые породы, в которых оловянная руда маловероятна, но зато следует подумать, например, о руде молибденовой или свинцово-цинковой.

Во многих случаях коренные горные породы прикрыты сверху слоем почвы и разнообразной растительностью. Однако между деревьями в лесу, или среди покрытого высокой травой горного склона, или, наконец, в обрывах реки то и дело встречаются выходы коренных пород, которые геолог называет обнажениями и по которым он, собственно, и составляет свою геологическую карту. Таким образом, геологическая съемка сводится к изучению множества таких коренных обнажений и составлению из этих мозаичных кусочков общей связной картины. Чем больше обнажений, чем выше искусство съемщика и тоньше его интуиция, тем точнее составленная им геологическая карта и тем надежнее основанные на ней рудопоисковые заключения.

Долина Среднекана, широкая от устья до впадения ключа Безымянного, затем быстро суживается. Река шумит и бьется между коренными берегами. Выше этой теснины, которую назвали Котлом, долина вновь делается свободной. Покрытые хорошим пойменным лесом берега раздвигаются в стороны, открывая небо и давая простор разлившейся реке.

Идя от обнажения к обнажению и от закопушки к закопушке, маленький отряд медленно поднимался вверх по течению. Вскоре нише Котла в пробах стали попадаться все более заметные содержания золота. Преследуя эти рассеянные признаки россыпи, отряд наконец настиг ее в левом притоке Среднекана, который и мы звали поэтому Золотистым. Выше по течению Среднекана работавший там еще с зимы Бертин обнаружил пробы с высоким содержанием золота в ручье, который он назвал Ревкомом. Уже несколько лет спустя богатое золото добывалось здесь дочерними разработками Среднеканского прииска.

Из-за глубоко врезанного русла видимость в истоках реки ограничена сотнями и даже десятками метров. За каждым поворотом открываются все новые пейзажи. То это темные, круто падающие скалы, из расщелин которых торчат пучки травы или кустик цветущих диких астр, то полого спускающийся болотистый склон, заросший багульником и давно отцветшим рододендроном. Здесь уже не встречались утки и рябчики, но зато в изобилия появились куропатки, которые шумно взлетали из-за какой-либо глыбы, где они, как куры, сидели в нагретых солнышком ямках.

Но особенно много в таких местах хариусов. У Цареградского не было времени всласть предаваться своему любимому занятию, он пользовался всякой возможностью, чтобы забросить крючок кристально прозрачную воду горной реки и выудить осторожного хариуса. Однажды поставили палатку неподалеку от прекрасной заводи, в которой, как ему показалось, ходила крупная рыба. И промывальщик и рабочий возились с последней в этот де: закопушкой, а якут-каюр (с необычной фамилией Сов собирал дрова, разжигал костер и кипятил воду, геолог сбегал на приглянувшееся место.

Это была небольшая, поросшая ягелем терраса, у основания которой в глубокой яме медленно крутилась вода. По краю площадки росли кусты стланика, которые прикрывали заводь; зато и рыболов был совершенно невидим рыбе. Хариус чрезвычайно осторожен и зорок. Если рыболов подошел к берегу или его тень) упала на воду — кончено, хариус молнией метнется в сторону и не возьмет самой аппетитной приманки. Однако, если человек осторожен и опытен, успех обеспечен. Хищная и прожорливая рыба) безотказно хватает наживку, а с нею и крючок.

Цареградский пристроился за низким, но плотным кустом стелющегося кедра и, осторожно раздвинув ветки, взглянул вниз, Замечательно! То, что он увидел, больше напоминало живорыбный садок, чем омут! В зеленоватой полумгле в тени обрыва виднелись темные силуэты. Хариусы то повисали на одном месте, еле шевеля громадными плавниками, и тогда были ясно видны их темные' спины и пятнышки на боках, то, сделав резкое движение хвостом, стремительно бросались в сторону и мгновенно исчезали из виду, В этот закатный час над водой носились всякие мошки, жучки и мухи. Рыба то и дело с шумом выскакивала наверх, пуская по воде быстро расходящиеся к берегам круги. «Хлоп, хлоп» — раздавались то там, то здесь мощные всплески. Рыболов вытащил из кармана спичечную коробку, в которой шуршали пойманные еще днем кузнечики, и приготовил удочку.

Наживив крючок, он осторожно вытянул удилище над кустом, стараясь, чтобы кузнечик скользил по поверхности воды. Обычно приходится немало повозиться, прежде чем рыба заметит соблазнительную приманку и схватит ее. Однако в этот раз все было иначе. Не успел кузнечик коснуться воды, как удилище вздрогнуло, и человек почувствовал резкий рывок. С похолодевшим сердцем он подсек добычу и вытащил ее на берег, боясь, как бы леска не зацепилась за ветки. Но крупный хариус блеснул серебром над зеленью и забился среди бледного ягеля. Отбросив его подальше от берега, Цареградский нацепил второго кузнечика и почти немедленно вытащил еще одного такого же крупного хариуса.

«Богатейшая россыпь!» — пошутил он про себя и продолжал г искать из заводи ровных, как на подбор, рыбин весом от шестисот до восьмисот граммов каждая. Вскоре, однако, ему пришлось прекратить это увлекательное занятие: наловил хариусов по четыре штуки на каждого из членов отряда. Ловить дальше значило оказаться жадным, а этой черты в его характере не было.

В тот вечер они приготовили особенно вкусный ужин. Тот, кому пришлось вдоволь попробовать обвалянных в муке и поджаренных до румяной корочки сибирских хариусов, может легко это себе представить. Герой дня, чтобы довершить удовольствие, налил всем по хорошему глотку разведенного спирта, сказав:

— Хотя это и не золото, но тоже вещь стоящая, а золото мы встретим еще не раз!