Весь эпизод казни снимается как бы от Достоевского — рваными кусками, нестабильной камерой, странными ракурсами и порой даже вне фокуса, чтобы передать ужас Достоевского перед расстрелом…

«На прут с ушком надевалось от 8 до 10 запястий (наручней), в каждое запястье вкладывалась рука арестанта и затем в ушко прута вдевался запор… Нанизанные на прут осужденные отправлялись в путь вместе с каторжниками. На лбах и щеках у иных выжжены клеймом буквы «ВОР»; у других вырваны ноздри… У одного из нас пальцы на руках и ногах были отморожены и ноги гнили от кандалов. У Достоевского кроме того еще открылись на лице золотушные язвы…» (Из мемуаров современников Достоевского.)

Здесь и далее в кавычки взяты цитаты из свидетельств Достоевского и других участников описываемых событий. — Э.Т.

Кантонист — с детства служащий в армии.

Наемщик — нанятый отбывать армию вместо кого-то, обычно — сына богатого купца.

Придурок… (евр.)

«Он старался, — писал потом Врангель, — заглянуть мне в душу…»

Достоевский позже писал, что Буран до страсти любил сечь и наказывать палками, он был чем-то вроде утонченного гастронома в этом деле.

«Изба Достоевского находилась в самом безотрадном месте, — сообщает в мемуарах Врангель. — У Достоевского была одна комната, низкая; в ней всегда царствовал полумрак. Бревенчатые стены смазаны глиной…»

«…в этот момент мне становится понятно необычайное слово о том, что времени больше не будет… На несколько мгновений я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии и о котором не имеют понятия другие люди… Это та же самая секунда, в которую не успел пролиться опрокинувшийся кувшин с водой эпилептика Магомета, успевшего, однако, в ту самую секунду обозреть все жилища Аллаховы. За несколько секунд такого блаженства можно отдать десять лет жизни, пожалуй, всю жизнь…» (Ф. Достоевский.)