Младенец рос очень быстро. Король самозабвенно возил его по стране, показывая и рассказывая, какая она, чем богата, где он воевал и прочее, а младенец вначале лежал, а потом сидел и стоял в своей колыбели. И только одного король не замечал, завороженный своим отпрыском. По всей стране люди то здесь, то там видели чудесного младенца, плывущего по воздуху и все громче шептались, что это сын исчезнувшего короля. Этого король не учел: сын-то и вправду был видимым, а он и конь- всё еще нет. Он бы долго этого не видел, потому что отвык обращать на людей больше внимания, чем на деревья и птиц, если бы однажды, когда они приехали на какую-то ярмарку, не услышал пение бродячих музыкантов:
«Так они уже всё знают! – понял король. – Интересно, откуда?» И он направил своего коня к столице. И музыканты, и многие другие люди с ярмарки пошли вслед за ними, продолжая петь про чудесного младенца, а тот стоял в колыбельке, и ветер развевал его белую рубашечку.
Так подъехали они ко дворцу, сопровождаемые уже целой толпой народа. Перед дворцом король снял с головы корону и попытался надеть ее на малыша. Конечно, ничего не получилось. Тогда он просто поднял его высоко и проехал шагом до самых дверей дворца, перед которым беспомощно стояли советники и министры. С сыном в руках он спешился и пошел (а они расступались) прямо во дворец, пересек все залы, подошел к трону… Он не задумывался, что будет дальше, но тут-то понял, что должен что-то решить. Он прижал сына к сердцу и крепко поцеловал. А потом посадил на трон, поставил рядом корону и спросил:
«Ну что, не пропадешь?»
И малыш изо всех сил замотал головой: нет, мол.
«Ну, тогда я пошел. Кому я здесь нужен, невидимый».
Он помахал сыну рукой и пошел обратно, к дворцовым дверям, прочь. Люди валили внутрь, и только дворцовая стража сдерживала их натиск перед входом в тронный зал, где вокруг трона собрались советники и министры. Люди орали всякие глупости, и он пробрался через толпу, вышел, сел на своего коня и медленно поехал. Откуда он знал, что каждую секунду становится всё лучше видимым! И только когда вокруг заорали: «Король! Король вернулся!!», он развернулся, чтобы посмотреть, и увидел бежавшего к нему канцлера и прочую какую-то совсем уж взбалмошную суету, и вошел опять во дворец – уже королем, а не тенью – сел на трон, посадил сына к себе на колени и вызвал из толпы тех самых музыкантов, чтобы сыграли ту песенку, что навязчиво крутилась в его голове весь этот день:
Одна неделя старого фокусника
Жил-был фокусник… вернее, бывший фокусник. Раньше он жил в городе Гренабль и давал представления по всей стране. Потом, невесть отчего, он бросил свою работу и уехал из города. И много лет, говорят, вполне счастливо, прожил где-то на далеком юге. Это – история об одной недели его жизни, когда он решил вернуться в свой старый город.
История началась в понедельник, когда ему внезапно стало очень-очень грустно. Трудно сказать, что случилось. Вдруг ничто вокруг стало ему не мило, внимание размагнитилось, плечи опустились. Он остановился посреди улицы, где шел, и почесал в голове. Там всегда в запасе была пара фокусов. Он пошел на вокзал и купил себе билет до Гренабля. За оставшийся до поезда час он сбегал домой и собрал все игрушки и приспособления, которые когда-то использовал для фокусов. Получился солидный мешок. Уже в поезде он записал в свой блокнот, куда каждый день заносил несколько строк, подытоживавших прожитый день:
Рано утром во вторник он приехал в свой родной город. Энергия била в нем ключом. Весь этот день он обклеивал город плакатами, приглашавшими на его выступление. На этих плакатах он собственноручно нарисовал аллегорию: старость, которая показывала язык молодости. И знакомые, и незнакомые места города приводили его в одинаковый радостный трепет. Ему казалось, что каждый из прожитых здесь дней сейчас вернулся к нему, и он может раскрыть его, как страницу блокнота. Вечером он записал:
В среду состоялось представление. Он хотел показать на нем все лучшие фокусы, которые помнил из прежних лет. Но представление провалилось. Люди не выходили даже на предложение его любимого трюка – превратить кого-нибудь из них в птицу. Публика осмеивала его, хохотала, улюлюкала. Он был взбешен, и, не закончив представление, выбежал из театра. Запись за среду – корявыми, постепенно успокаивающимися буквами – гласила:
В четверг он бесцельно бродил по городу. Те места, которые казались такими милыми позавчера, теперь были тоскливыми и пугающими. Прохожие были глупы. Делать до поезда было нечего. Уже к вечеру он вспомнил, что оставил мешок с реквизитом в театре, где давал представление. Идти туда не хотелось; но он пошел.
На входе в концертный зал сидела женщина-билетер. Она продавала билеты и на его вечер, но тогда он ее не заметил. Он спросил ее про мешок, прошел за ним в гримерку, взял, вернулся. Хотелось сказать хоть пару слов. Женщина была одета в какую-то темную мешанину: свитер, юбка, платок. Не молодая и не старая. 'Как вам вчерашнее?' – наконец вымолвил бывший фокусник. Она ответила. Скоро он присел. Потом оказалось, что на поезд уже не успеть. Потом она пригласила его ужинать.
После вкусного, горячего ужина он возвращался в гостиницу, уже совсем не дуясь на все эти улицы. Странно. Он не был влюблен – но он согрелся. Безразмерный свитер… Ужин… Она не была смешливой и не была пронзительно умной. Ее нельзя было назвать очень теплой. Она была… Она была… В конце концов он записал:
В пятницу с утра он снова пошел к ней домой, охваченный новой идеей. Он предложил ей выбрать
