Макария, была в XVII–XIX вв. очень редким явлением. Поэтому Русская Церковь знает множество истинно угодивших Богу подвижников, которые не были прославлены официально, но в них–то и светится дух христианства, и этот свет смягчает тени эпохи [725].

Аскетический дух, дух строгого отречения от мира по примеру подвижников XIV–XV вв., жил в преподобных Кирилле Новоезерском († 1532), Корнилии Комельском († 1537) и Александре Свирском († 1533) [726]. В начале XVII в. написано было житие прп. Кирилла и повести (до 1648 г.) о 17 посмертных чудесах, явленных на его могиле; в 1648 г. он был прославлен и получил общецерковное почитание [727]. Общерусское церковное прославление прп. Корнилия, который сразу после преставления пользовался местным почитанием, совершено было в 1600 г. патриархом Иовом [728]. Прп. Александр Свирский был прославлен уже на Соборе 1547 г. На Крайнем Севере суровостью своего жития выделялся Антоний, прозванный Сийским; будучи иеромонахом, он основал на берегу речки Сии (Холмогорский уезд) пустынь, которая позже выросла в монастырь с обширными земельными владениями. Антоний известен и как иконописец, и его образ Святой Троицы, оставшийся нетронутым после пожара, принадлежит к величайшим святыням русского Севера. В 1579 г. Антоний был прославлен как общерусский святой [729].

Для Московского центра особенно характерны две фигуры: Нила Столобенского († 1554) и Никандра Псковского († 1581). Оба вели жизнь отшельников: первый более 20 лет прожил в совершенном отречении от мира в пещере на острове, расположенном на озере Селигер, второй подвизался как молчальник. Нил не основал ни монастыря, ни пустыни; лишь после его кончины на месте его подвигов возникла пустынь, которая впоследствии стала богатым монастырем и привлекала множество паломников, в XIX в. это было одно из самых почитаемых святых мест русского центра. Вероятно, уже в конце XVI в. Нил был прославлен как местно чтимый святой [730]. Житие Никандра протекало не так мирно, как житие Нила, много раз переходил он с места на место, чтобы скрыться от посетителей, приходивших к нему. На месте его преставления позже возникла Благовещенская пустынь, а в 1686 г. Никандр был прославлен ради чудес, явленных на его могиле [731] .

Кроме уже названных подвижников, месяцеслов Русской Церкви содержит имена множества святых, которые принадлежали монашеству и за свою смиренную жизнь, отречение от мира и благочестие почитались окрестным населением как люди, угодившие Богу, а впоследствии были прославлены как местно чтимые святые [732].

Читая повествования о подвигах русских святых XVII в., мы обнаруживаем две характерные особенности: во–первых, сравнительно распространенное тяготение к отшельничеству и к затвору, а во– вторых, стремление к умерщвлению плоти через телесные страдания, например ношение тяжелых вериг, — раньше эти явления не были особенно распространены среди русских подвижников благочестия.

Галактион Вологодский († 1612), который, вероятно, не был пострижен в монахи, вел в своей хижине жизнь затворника и столпника: он приковал себя цепью к стене и получал еду, состоявшую из хлеба и воды, через маленькое окошко; он предсказал, что город Вологда, в котором он жил, будет взят поляками, что и случилось в 1613 г., а сам Галактион мученически скончался от рук польских солдат [733]. Его современник Иринарх († 1616) из Борисоглебского монастыря под Ростовом вынужден был уйти из своей обители, ибо братия недовольна была особой строгостью его жизни. Его житие свидетельствует об упадке монашеской жизни в пору Смуты. Иринарх перешел в другой монастырь и заперся в келье, наложив на ноги и плечи тяжелые вериги. Через три года он, однако, смог вернуться в Борисоглебский монастырь и снова заперся в своей келье, приковав себя к скамье, в таком положении он прожил более 30 лет [734]. Такие же подвиги совершал в Тотемском уезде Вологодской земли Вассиан († 1624), названный Тотемским или Тиксенским; он был затворником, жил в своей келье, прикованный тяжелой цепью к стене, пищу получал через маленькое окошко и лишь время от времени выходил в церковь, чтобы причаститься. Отшельником жил Диодор († 1633), монах Соловецкого монастыря. Неудовлетворенный монастырской жизнью, он перебрался на маленький островок в Белом море, потом ушел в дремучие леса по реке Онеге и наконец основал пустынь около города Олонца. Недовольство образом жизни в Чудовом монастыре побудило другого инока, по имени Никодим, уйти из обители, он отправился на север и выбрал себе место посреди обширных болот Каргопольского уезда. Весть о суровости его жизни дошла до Москвы. Свыше 30 лет провел Никодим посреди болот и скончался в 1640 г. [735] Пустынножителем был и Симон Воломский († 1641), который спасался в дремучих вологодских лесах и был убит крестьянами из ближних деревень, поскольку те решили, что он собирается основать монастырь и тогда их земля отойдет к монастырю; кроме того, Симеон Верхотурский († 1642), строгий подвижник, проповедовавший христианство туземцам — вогулам, Леонид Устьнедумский († 1654), основавший пустынь в непроходимых пермских лесах [736].

Быт Соловецкого монастыря заставил инока Елеазара, стремившегося к подлинно подвижнической жизни, уйти из обители. Он поселился на Анзерском острове (примерно в 25 км от монастыря); через несколько лет, когда вокруг него собрались другие, склонные к суровым подвигам иноки, Елеазар решил основать скит. Монашеские кельи расположены были на версту друг от друга. Лишь в субботу вечером скитники собирались вместе на общее вечернее богослужение и на воскресную литургию, потом они снова расходились по своим кельям. Порядок в скиту был очень строгий, и житие самого Елеазара служило примером для братии. Как уже было сказано, Елеазар составил для своего скита устав. Скончался он в 1656 г. [737] В жизни скитника Елеазара мы видим попытку после долгого перерыва вернуться к устройству монастыря по древним скитским уставам, в противоположность тогда уже испытавшим сильное обмирщение общежительным монастырям.

Рассматривая жития упомянутых здесь аскетов, мы замечаем, что не все были довольны условиями, сложившимися в ту пору в монастырях; это недовольство заставляло подвижников уходить из обителей, чтобы спасаться в совершенном отречении от мира. Поиски далеких уединенных мест, где–нибудь посреди дремучих лесов и болот, где можно без помех подвизаться ради Христа, говорят не столько о новом аскетическом течении, сколько о недовольстве обмирщением жизни в монастырях. Эти подвижники XVII в. уже не могли вызвать общего оживления монастырской жизни. Они остаются одиночками, со своими индивидуальными характерами, но отнюдь не свидетельствуют о каких–либо переменах в общих настроениях и воззрениях монашества XVII в.

Территориальный рост Московского государства и присоединение языческих народов и племен давало Русской Церкви возможность вести среди этих народов проповедь христианства. Монашество, конечно, должно было занять в этой деятельности подобающее ему место. Но, к сожалению, на этом поприще оно потрудилось меньше, чем нужно. Со стороны церковной иерархии сделано было слишком мало, чтобы направить духовные силы иночества на исполнение этой миссии, хотя московское правительство не раз подчеркивало важность миссионерских задач для епископата и монастырей  [738]. Большее значение и на этом поприще имел вольный почин одиночек. Памятники сохранили имена далеко не всех миссионеров в иноческих клобуках, в особенности это относится к удаленным областям, например к Сибири.

Уже известный нам настоятель Псково–Печерского монастыря Корнилий был одним из тех миссионеров, чья проповедь возымела большой успех. Он проповедовал среди язычников эстонцев, причем вступал в полемику и с кальвинистами, которые в середине XVI в. проникли в эти места [739].

В северных и северо–западных землях, в местах, расположенных вокруг Ладожского озера, проповедовали христианство язычникам карелам монахи Валаамского монастыря; особого упоминания заслуживает Арсений Коневский († 1447). Среди языческих народов Севера с успехом миссионерствовал прп. Кирилл Челмогорский († 1367) [740].