чувствую себя бодро… Осенью кончил химию, начал 4-е изд. «К познанию России» и поехал в Канн, потому что очень от инфлуэнцы ослаб. Денежные дела привел в порядок, как к смерти».

О том, какое впечатление производил Дмитрий Иванович в это последнее перед смертью время, рассказывает Н. Морозов:

«Несмотря на его преклонный возраст, он мне показался при первой встрече, 20 декабря 1906 г., сохранившим еще некоторую долю своей прежней работоспособности. Но внимание и память уже сильно ослабели у него и он это, по-видимому, сам хорошо чувствовал, хотя и не хотел сознаться. По временам он забывал в разговоре имея какого-либо известного ученого и когда я напоминал ему, он всякий раз притворно сердито взглядывал на меня и говорил: «Разве я сам не знаю?», — но в глубине души он все- таки, кажется, остался довольным моими невольными напоминаниями, облегчавшими ему речь. Такое впечатление я вынес из того, что при уходе он подарил мне последнее издание своих «Основ химии» и еще три другие из своих книг последнего времени.

Мы с ним говорили, главным образом, о дальнейшей обработке его периодической системы. Я ему доказывал, как и вам здесь, что она представляет собою только частный случай среди многих периодических систем, наблюдаемых в природе, и особенно напоминает систему углеводных радикалов наших земных организмов. Он мне ответил на это, что анализ не есть доказательство, хотя и соглашался, что многие сходства между его системой и представленными ему мною на чертежах системами углеводов поразительны. Заметив, что, стоя на этой точке зрения, мы с ним долго не придем к соглашению, я перешел на другую и старался убедить его общепризнанным теперь фактом выделения радием особой эманации, превращающейся постепенно в гелий. Но к величайшему своему удивлению я увидел, что Менделеев совершенно отвергал даже самый факт такой эманации, говоря, что по всей вероятности это простая ошибка наблюдателей вследствие малого количества исследуемого ими вещества.

«Скажите, пожалуйста, много ли солей радия на всем земном шаре? — воскликнул он с большой горячностью. — Несколько грамм! И на таких-то шатких основаниях хотят разрушить все наши обычные представления о природе вещества!»

Но третье мое доказательство — с точки зрения эволюции небесных светил — показалось ему убедительным более других. Он был всегда сторонником теории Лапласа о происхождении небесных светил из туманных скоплений, но ему, по-видимому, еще не приходило в голову сделать обобщающие выводы из спектроскопических наблюдений над ними и происшедшими из них светилами. Некоторое время он оставался в недоумении, но потом резко воскликнул: «Ну, тут вы меня застали врасплох! Я не принадлежу к тем людям, у которых на все готовые ответы. Вот придете потом, когда вернетесь из деревни, и тогда мы еще поговорим об этом…»

Д. И. Менделеев и художник А. И. Куинджи за шахматами. В глубине — А. И. Менделеева.

Но когда я вернулся из деревни после рождественских каникул и собрался 20 января этого года отнести к нему только что вышедшую мою книгу «Периодические системы строения вещества» в ответ на полученные перед этим от него в подарок книги, я прочел в газетах известие об его смерти…»

За несколько дней до 20 января, до дня, когда печальное известие о смерти Менделеева разнеслось по всему миру, — 11 января 1907 г. Дмитрий Иванович принимал в Палате Философова — первого министра только-что возникшего министерства торговли, — и, провожая его, в передней простудился.

Крупозное воспаление легких оказалось не по силам семидесятидвухлетнему Дмитрию Ивановичу и в ночь на двадцатое января он умер.

В серый, морозный день огромная толпа провожала его гроб на Волково кладбище. По улицам горели фонари, обвитые траурным крепом — последняя почесть, которую воздавал Петербург жившему в его стенах ученому. Студенты несли высоко над толпой «Периодическую систему элементов» и возложили ее на могилу Дмитрия Ивановича вместе с бесчисленными венками.

Больше двадцати пяти лет прошло со смерти Д. И. Менделеева. Время не умалило его заслуг. Наоборот только после его смерти стала возможна более или менее полная оценка всей его деятельности.

По инициативе наших химиков учреждены химические съезды имени Д. И. Менделеева, назначение которых состоит в обмене опытом и подведении научных итогов. Первый съезд открылся в 1908 г., последний по времени — в 1932 г. Почти каждый из них до сих пор сопровождается тем или иным докладом, посвященным научным трудам Менделеева, каждый из этих докладов вносит новые черты в понимание заслуг этого замечательного труженика.

Но не все оценки сходятся. Разносторонность интересов в деятельности Менделеева рождает споры, которые, как замечает ученик Менделеева проф. Б. П. Вейнберг, нужны «не с точки зрения спора семи городов древней Греции о том, в котором из них родился Гомер, а с точки зрения посильного проникновения в лабораторию мысли Менделеева». Ответ на них был бы «некоторым отысканием истины в области истории идей и открытии», и путей формирования крупного ученого.

Сразу же встает вопрос: кем был по преимуществу Менделеев, физиком или химиком? Какая из наук была ближе к его служебной деятельности? Полученное им образование мало способствует' разъяснению этого вопроса. Он окончил физико-математический факультет до разделения его на отделения математическое и естественное. При прохождении курса интересовался математикой, преимущественно — перед зоологией, ботаникой и т. д. Трудовой же стаж его — пятьдесят три года, из которых первые тридцать семь лет отданы кафедре химии в университете, последние шестнадцать — главной Палате мер и весов, связанной с вопросами физики. Что же касается печатных трудов Менделеева, то по подсчетам Б. П. Вейнберга они дают следующую картину:

Физика — 43

Геофизика — 12

Физико-химия — 36

Химия — 24

Техника и промышленность — 47

Экономика и общественные вопросы — 14

Рецензии, полунаучные статьи и т. п. — 10

Всего — 186

Труды первых двадцати лет деятельности Д. И. Менделеева посвящены вопросам химии и физико- химии. Отсюда Б. П. Вейнберг делает вывод, что слава великого химика, которую принесли Менделееву его первые работы, затмила дальнейшие замечательные труды его по физике (например, по поверхностному натяжению жидкости). В общем же «Менделеев — чистый, крупный физик с физико-химической душой», потому, что «при помощи механики он пытался проникнуть в мир молекул и посредством физического понятия о силе — выяснить их индивидуальные химические различия».

Но проф. Курбатов в общем обзоре научной деятельности Менделеева (доклад на I Менделеевском съезде) считает его все же преимущественно химиком. А академик Н. Н. Бекетов как бы закрепляет Менделеева за химией, утверждением, что «научная основа Лавуазье и закон Менделеева останутся навсегда основными законами химии».

Некоторое противоречие приведенных мнений никак однако не сказывается на единодушии в общей оценке научной величины Менделеева.

А Богородский отмечает: «на всем земном шаре нет ни одного химика, какое бы положение он ни занимал, который, работая по любому вопросу общей и физической химии, не думал бы прежде всего: а каково по этому вопросу мнение Менделеева? Или — нет ли чего-нибудь об этом у Менделеева?» Многочисленные характеристики Менделеева — изобилуют утверждениями, что «равного ему имени не может выдвинуть русская наука», он «поднял на свои плечи восточный портал всемирного научно- химического здания»… и т. п.