Мы находились на пустынном пляже и поочередно пили индийский чай из китайского термоса с цыганскими аляповатыми цветами на боках, передавая металлический обжигающий стаканчик, когда Милена сказала:

— Я хочу от тебя ребенка.

Комизм ситуации заключался даже не в том, что она была школьницей. Девчонка просто жила в моей однокомнатной квартире на правах неизвестно кого, приятельницы, очевидно. Потерявшийся щенок по имени Милена с обрывком веревки на шее. Поперхнулся ли я? Сказал ли я «Чего-о?»

Не помню, но точно, что это был первый и единственный случай, когда из нашей совместной позы двуликого Януса, я резко встал, отчего Милена шлепнулась на песок.

— Двух — мальчика и девочку, — уже лежа, уточнила она.

Кажется, я стал сбивчиво говорить что-то воспитательное — ей рано думать о детях, надо бы готовиться к поступлению в институт, кстати, в какой, интересно, она бы хотела, но Милена увильнула, перевела разговор — смотри, какое облако, похоже на верблюда.

* * *

Следующее сразу же, встык, воспоминание: Милена, расположившись в кресле, держит на коленях голопузого молодого человека, осторожно поднимает его, что-то нежно сюсюкая, он сучит ножками с «перевязочками», она кладет его в плетеный манежик, где младенец тотчас начинает бегать на четвереньках по кругу со своим слюнявым «агу», а мы в это время с отцом Милены продолжаем дегустировать коньяк.

— Вообще-то я хотел поговорить с вами, — сказал я.

Он допил, поставил бокал на стол, изобразил улыбку радушного русского барина-сибарита и сказал, параллельно закусывая лимонной долькой:

— Милена, душа моя, пойди помоги Людочке на кухне.

Несколько секунд она, скосив глаза, с недоуменной злостью смотрела на родителя (к тому времени я уже знал, что Милена бывает и злой), затем фыркнула, с ленивой грацией пантеры поднялась с кресла, обогнула старенький концертный рояль, занимавший полкомнаты, и резко, с места включив вторую скорость, исчезла. Ее отец, выглянув за дверь, сообщил:

— А подслушивать нехорошо, душа моя.

В коридоре послышалось еще одно фырканье и шаги удаляющейся Милены. Тем временем я вновь наполнил бокалы на одну треть. Я не знал, с чего начать, но он неожиданно помог мне:

— Раз Милена уже живет у вас э-э... дома — значит, у вас с ней... совсем уж... серьезные отношения, — то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал он.

— Ну, выходит, так, — согласился я, и мы еще раз чокнулись.

— Зачем вам это нужно? У меня тут учениц куча приходит ее возраста — сольфеджио там и все такое, — тут он понизил голос. — Не без того... иногда то одну, то другую вдую, когда жены нету дома... — папаша Милены хихикнул. — Надеюсь, вы меня не заложите?

— Нет, что вы.

— Потрахаться — да, а больше — ни-ни. Милена в таком возрасте, когда все они начинают этим заниматься. Времена такие пошли, тут уж ничего не поделаешь, так уж лучше пусть со взрослым мужчиной, чем с однолетками безмозглыми. Со взрослым хоть не заразится, не забеременеет — у вас же, наверное, хватает ума предохраняться? Я современный человек. Я не осуждаю. Просто не понимаю. У мужчин нашего возраста — мы ведь примерно сверстники с вами, как я понимаю? — такие соплячки могут быть только любовницами, а не...

Появилась Милена и застыла, прислонясь к косяку:

— Люда сказала, что сама справится.

— Вы курите? — спросил он, доставая сигареты.

—Да.

— Милена, душа моя, мы пойдем во двор подымить.

* * *

Мы дымили в беседке, увитой виноградом.

— Бабушка Милены покончила с собой?

— Да, — просто сказал он.

— А мама Милены, как я понимаю, немного... не в себе? » Он заметно оживился:

— Не напоминайте мне про эту дуру и психопатку! — с каждой новой фразой его горячность возрастала лесенкой. — Она... она истерзала меня! Она мне всю жизнь искалечила! Я терпел столько лет ради дочери! А потом все — терпение лопнуло! .

— В общем, наследственность у Милены — по материнской линии! — та еще...

— Да, — вздохнул он. — Что верно, то верно.

— Ваша дочь замечательный человечек. Второй такой нет. Милена безусловно — личность. Это такая редкость.

— Да, вы правы.

Взгляд его наполнился ласковостью и довольством. Папаша Милены смотрел на меня, как кот на сметану. Ошейник его немного смущал меня. Первый раз в жизни столкнулся с мужчиной, который носит шейный платок. Такой синенький в белую звездочку. Напоминает фрагмент американского флага. Нечто подобное я раньше видел только в фильмах про ковбоев. Ему бы еще стетсоновскую широкополую шляпу с