деревья, карабкающиеся по склону утеса, стали еще гуще и поглотили луну.

И не успел я сделать и десяти шагов в этой густой тени, как они набросились на меня. Я говорю как бы от их имени — для меня нападение было полной неожиданностью. Чье-то тело ударило меня по ногам и опрокинуло, как кеглю, и не успел я упасть, как что-то еще лягнуло меня по ребрам. Я шмякнулся наземь, откатился в сторону и тут услышал топот башмаков по дороге. Подтянув колени, я попытался встать, но различил перед собой контур человека и угадал (именно угадал, а не увидел, просто уловил быстрое движение), что сейчас получу новый удар ногой. Я уклонился, и удар пришелся вскользь по предплечью, а не в грудь, куда был, вероятно, нацелен.

Я догадывался, что нападавший не один — я же слышал топот ног на дороге. И сообразил, что, если останусь лежать, они накинутся на меня все разом, лягаясь и пинаясь. Я предпринял героическое усилие, и мне удалось подняться, хотя меня изрядно шатало. Подавшись назад в надежде обрести какую-нибудь опору, я уперся спиной во что-то твердое. Почувствовал шершавость коры и понял, что это древесный ствол.

Теперь я различил, что их трое, — затаились в тени, но оставались все же темнее тени. Неужели те самые трое, что подпирали стенку и старались поднять меня на смех, считая приезжего своей законной добычей? А когда я пошел провожать Кэти, решили устроить на меня засаду…

— Ладно, сопляки, — выговорил я, — подходите поближе и получите что вам причитается.

И они откликнулись на приглашение, все трое. Если бы у меня хватило здравого смысла не раскрывать рта, они бы, может, и воздержались от нового нападения, но насмешку они не снесли.

Разочек я все-таки попал. Мой кулак угодил прямо в лицо тому, кто был в центре. Удар был хорош, да он и сам двигался кулаку навстречу. Раздался звук, словно острый топор врубился в бревно, прихваченное морозом.

Но тут их кулаки обрушились на меня со всех сторон, и я опять потерял равновесие, а когда упал, они забыли про кулаки и принялись обрабатывать меня ногами. Я сжался, вернее, попытался сжаться в комок и защитить все, что можно. Это продолжалось довольно долго, я был совершенно ошеломлен, и не исключено, что на какое-то время потерял сознание.

Следующее, что я помню, — я сижу на земле, а дорога пуста. Я один на один с собой, и мое «я» — сплошная боль, хотя есть места, где болит чуточку сильнее. Кое-как поднявшись, я нетвердыми шагами двинулся дальше. Сперва меня швыряло то вправо, то влево, но помаленьку дело наладилось, и я наловчился прокладывать ровный курс.

В конце концов я доплелся до мотеля, ввалился к себе и сразу отправился в ванную, включив свет. Ну и видочек же был у меня! Один глаз заметно припух, и глазница уже начала темнеть. Лицо было в крови от многочисленных ссадин. Осторожно смыв кровь, я обследовал ссадины — к счастью, они оказались неглубокими. Хотя синяк под глазом продержится, без сомнения, несколько дней.

В общем-то, больше всего пострадало мое чувство собственного достоинства. Вернуться в родной городишко микрознаменитостью, выступавшей по телевидению и по радио, и в первый же вечер ухитриться быть избитым — и кем? Шайкой деревенских подонков из-за того, что я перехватил у них корзинку учительницы! Господи боже, подумал я, если эта история станет известна в Вашингтоне или Нью-Йорке, мне же будут ее поминать до конца дней моих…

Я ощупал все тело — там и тут ушибы и кровоподтеки, но ничего серьезного. Денек-другой поболит и пройдет. Однако завтра-послезавтра, сказал я себе, придется рыбачить с восхода до заката. Торчать на реке и по возможности стараться ни с кем не видеться, пока запухший глаз не откроется… Но я же знал, все равно знал, что нет ни малейшего шанса скрыть происшествие от милых жителей Пайлот Ноба. И завтрашнее свидание с Кэти — что прикажете делать с ним?

Я подобрался к двери и вышел за порог, чтобы в последний раз полюбоваться весенней ночью. Луна поднялась высоко над хмурым утесом, легкий ветерок шевелил деревья и украдкой шуршал в листве. И вдруг я услышал иной звук — отдаленный собачий вой, исступленный визг охотничьей своры.

До меня донесся всего-то обрывок звука, маленький фрагмент, подхваченный ветром и оброненный им для моего слуха, — и снова все было тихо. Я замер, вслушиваясь и вспоминая, что толковала Линда Бейли о псах-оборотнях, завладевших Унылой лощиной.

И вот звук донесся опять — дикий, остервенелый, леденящий кровь клич стаи, настигающей добычу. Потом ветер вновь переменился, и звук пропал.

День выдался замечательный. Замечательный не столько рыбалкой — я поймал всего четырех окуней, — сколько тем, что я был на воле, на реке, и получил щедрую возможность возобновить знакомство с ее миром, освежить в памяти отдельные подробности полузабытого детства. Миссис Стритер дала мне с собой еды, осведомилась о синяке под глазом, я уклонился от ответа, заменив его хилой шуткой. И удрал на реку, где и провел весь день. Не только со спиннингом, но и в разведке, направляя каноэ в заросшие заводи и извилистые протоки, а раз-другой даже высаживаясь на островки. Я уверял себя, что выискиваю самые уловистые местечки, но в действительности я добивался большего. Я обследовал водную гладь, о которой мечтал годами, выяснял ее привычки и настроения, старался приноровиться к загадочному царству текучих вод, лесистых островов, голых изменчивых отмелей и зеленых берегов.

Наконец, когда тени начали сгущаться, я повернул обратно к мотелю, держась ближе к берегу и сражаясь с течением неуклюжими гребками. До причала оставалось всего ярдов двести, когда я услышал собственное имя — чей-то шепот долетел ко мне, отражаясь от воды.

Я поднял весло и взял его наперевес, вглядываясь в линию берега. Течение подхватило каноэ и неторопливо потащило его назад, вниз по реке.

— Сюда, — позвал шепот.

Берег был взрезан крошечной заводью, и в устье ее я заметил цветное пятнышко. Погрузив весло в воду, направил каноэ к пятнышку. На коряге, косо спускающейся с берега и уходящей концом под воду, стояла Кэти Адамс. Я подгонял каноэ, пока лодка не уткнулась в корягу.

— Прыгайте, — предложил я, — Приглашаю вас в плавание.

Она уставилась на меня с ужасом.

— Ничего себе глаз!

— Попал в переделку, — усмехнулся я.

— Да, я слышала, что была драка. Кажется, вы действительно попали в переделку.

— Я всегда попадаю в переделки, — ответил я, — Не в одну, так в другую.

— На этот раз дело серьезное. Подозревают, что вы убили человека.

— Но я легко могу доказать…

— Джастин Боллард, — сказала она. — Его тело нашли час или полтора назад. Вы дрались с ним вчера вечером.

— Наверное, с ним, — подтвердил я, — Было темно. Их было трое, но я не мог толком их рассмотреть. Может, тот, кому я врезал, в самом деле был Боллард. Я сумел врезать только одному. А потом двое других навалились на меня.

— Вы дрались вчера с Джастином Боллардом. И с двумя другими тоже. Сегодня с утра они похвалялись по всему поселку, а у Джастина была расквашенная физиономия.

— Ну что ж, это отводит от меня подозрение. Я провел весь день на реке… — И тут мой язык прилип к гортани. Ведь у меня не было доказательств, что я провел день на реке. Я не видел ни души, и вполне вероятно, что меня тоже никто не видел. — Простите, я ничего не понимаю…

— С утра они носились повсюду, похваляясь, что отделали вас, потом стали добавлять, что разыщут вас и прикончат. А потом Джастина нашли мертвым, а двое других исчезли.

— Надеюсь, в Пайлот Нобе не думают, что я прикончил всех троих?

Она покачала головой:

— Не знаю, что они думают. Весь поселок вверх дном. Собралась компания, чтобы явиться сюда и расправиться с вами, но Джордж Дункан сумел их отговорить. Он сказал, что негоже вершить правосудие