каким образом польский еврей стал владельцем отеля в Дарджилинге. С тех пор я пью только чай Дарджилинг.
В Калькутте мой отец купил ковры. (Улыбается этому воспоминанию). Он был помешан на коврах, бедняга. Каждый вечер он возвращался со словами: я видел роскошные ковры, но один не могу решиться, на что моя мать отвечала ему: ты с ума сошел, мы не знаем, куда едем, неизвестно, не придется ли твоим детям завтра просить милостыню на улице, а ты покупаешь ковры! А он все равно купил. У меня и сейчас есть ковры.
Вот. В Рангуне на меня напала целая свора комаров. Меня быстро съели. В Сингапуре мы остановились в гостинице 'Райфлз', а потом были Сарабайя, Дарвин, Сидней, конец и начало... Вот. Кругосветное путешествие Мильштейнов во время войны.
ЭММА. В сорок шестом. В Париж. А через десять лет Авнер уехал в Буэнос Айрес.
Только не говорите Авнеру, что я все это вам рассказала. Авнер никогда не говорит об этом путешествии во время войны. Я потом всегда думала, что ему стыдно за эту четырехзвездочную эпопею. За то, что он не участвовал в общей судьбе... Да, я думаю, это повлияло на его мироощущение, тот факт, что он не участвовал в трагедии, что его уберегли, что в то время как он играл во дворцах, дети его возраста умирали от голода, просто умирали. Я смотрю на это иначе. Мы были слишком молоды, мы не были ответственны, мы не знали, что происходит, а если бы и знали, разве нужно было из-за этого жить в трущобах и питаться хлебными крошками, нет я не шучу, что плохого мы делали? Что вы думаете по этому поводу, господин историк?
БАЛИНТ. Есть такие чувства, ...то есть я хочу сказать... не пускаясь в так сказать... в общем, я понимаю, что должен испытывать ваш брат.
ЭММА. Но я тоже его понимаю, мой мальчик. я очень хорошо его понимаю, но я скажу вам нечто, что не принадлежит ни истории, ни морали, и я говорю вам это безо всякого смущения и стыда, так вот знаете ли, никогда в жизни я не была так счастлива, как в тот год, я еще ничего не знала об ужасах жизни, я нравилась моим родителям, мои родители и брат любили меня, и я их, куда уж проще, за ту неделю, что я провела в Калькутте, я видела чудовищную нищету, но это не помешало мне чувствовать себя счастливой, и Авнер, я уверена, тоже был счастлив, но у него это воспоминание о невинном детстве превратилось в угрызения совести, а для меня — в сожаление о том времени. Ну, Сюзанна, вы, воплощенная деликатность, вы должны остановить эти смешные излияния, не знаю, какая муха меня сегодня укусила!
БАЛИНТ (встает). Кто хочет горячего шоколада? Вдруг как-то похолодало.
СЮЗАННА. Похоже, погода портится. Надеюсь, что в горах не будет грозы.
ЭММА. Я с удовольствием выпью шоколада.
СЮЗАННА. Я тоже.
БАЛИНТ. Месье Бленск?
БЛЕНСК . Нет, спасибо. Правда.
БЛЕНСК . Мне не нравится их шоколад. Он не вкусный.
СЮЗАННА. Не знаю, как вы можете здесь работать.
БАЛИНТ. Здесь?
СЮЗАННА. Я хочу сказать там, не в помещении. С нами.
БАЛИНТ. Мне трудно...
СЮЗАННА. Правда?
БАЛИНТ. Я не знаю, где я смогу работать, по правде говоря.
СЮЗАННА. Маленькая гостиная позади веранды всегда свободна.
БАЛИНТ. Да. Я знаю. (Он улыбается).
СЮЗАННА (она смеется, закрывает глаза, вытягиваясь в шезлонге). Молчу, молчу.
БАЛИНТ. Да нет. Поговорите со мной.
СЮЗАННА. Нет, нет.
БАЛИНТ (закрывает книги). А вот и шоколад.
ЭММА. Слишком сладкий шоколад, да?
СЮЗАННА (отпивая). Странный вкус...
ЭММА. Вкус концентрированного молока, вот что! Теперь не умеют готовить шоколад.
БЛЕНСК (не преминув воспользоваться случаем). Теперь совсем разучились готовить шоколад!... Это очень печально констатировать, но теперь совсем не умеют делать шоколад, да и не только шоколад! Раньше растворяли настоящий черный шоколад, а не этот их дурацкий порошок, иди знай, из чего его только делают!... Молоко взбивали в последний момент, но главное, в закипевшие сливки сыпали кусочки шоколада! Да !... Я уже три года назад говорил об этом господину Мюллеру. Эти молодые итальянцы, выпускники школы официантов, все-таки стараются, но как они могут сохранить какую-то традицию?... Традиция исчезает не потому, что умирает, а потому что к ней теряют всякий интерес.
