писал о нем как о «большом процветающем городе», а греческие монеты V и IV веков свидетельствуют о высокой степени его эллинизации. При Антиохе IV Епифане (175–164 годы) в полностью эллинизированном городе появилась еврейская колония. В римскую эпоху, после завоеваний Помпея, реорганизовавшего всю Малую Азию в 66-м году до Р. Х., Тарс стал столицей провинции Киликии. Позднее Марк Антоний даровал городу свободу, иммунитет и римское гражданство, а затем Август подтвердил эти права, что может объяснять и Павлово звание римского гражданина (см. Деян. 22, 25-28). Тарс был известным культурным и философским центром, который посещали Цицерон, Юлий Цезарь, Август, Марк Антоний и Клеопатра. Вот почему и Павел называет себя «гражданином небезызвестного Киликийского города» (Деян. 21, 39)[316].

Таким образом, будущий апостол вырос на перекрестке двух цивилизаций — семитской (иудейской) и греко-римской. Два его имени точно отражают эту двоякость. Савл (Sau=loj) — огреченная форма имени «Саул» первого израильского царя. Павел (Pau=loj) — также огреченная форма известной римской фамилии «Paul(l)us». Многие иудеи в тот период носили два имени — одно семитское, другое греческое или римское (ср. Деян. 1, 23; 10, 18; 13, 1)[317]. Благодаря Деян., где «Савл» употребляется в связи с жизнью апостола до обращения, а «Павел» — после обращения, эти два имени стали символами двух различных периодов его жизни. Последующее предпочтение греко-римского имени, однако, следует соотнести, скорее, не с самим фактом обращения, а с тем, что «его служение сосредоточивается в среде языческого мира»[318].

Сам Павел называет себя «израильтянином» (2 Кор. 11, 22), «евреем от евреев» (Флп. 3, 6), «из колена Вениаминова» (Рим. 11, 1), из которого, кстати, происходил и царь Саул (см. 1 Цар. 9, 1-2). «По учению фарисей» (Флп. 3, 6), он «преуспевал в иудействе более многих сверстников..., будучи неумеренным ревнителем отеческих... преданий» (Гал. 1, 14). В Деян. 22, 3 утверждается, что Павел воспитывался в Иерусалиме[319] «при ногах Гамалиила». Имеется в виду Гамалиил I, Старший, учивший в Иерусалиме около 20–50 годов по Р. Х. Не совсем ясно, как могло случиться, что Павел, учась у Гамалиила в то самое время, когда примерно там же и тогда же проповедовал Иисус, ни разу не пересекся с Ним. Скорее всего, Павел вернулся в Тарс до начала общественной проповеди Спасителя. Ни в одном из своих посланий Павел не упоминает о своем иерусалимском образовании. Однако ярко выраженная иудейская манера мыслить, рассуждать, богословствовать, толковать Писание говорят о тесной связи будущего апостола с раввинистическими кругами[320]. Он был «не «эллинистом», усвоившим античную культуру, а «евреем из евреев», т. е. сохранил в диаспоре отеческий язык и устои предков»[321].

При этом Павел неплохо знал и греческую философию, чем был обязан своему воспитанию и образованию, полученным в Тарсе:

«Послания и речи ап. Павла показывают, что он был знаком с греческой поэзией. Одного греческого поэта он цитирует в своей Афинской речи (Деян. 17, 28), другого — в Послании к Титу (1, 12). <...> Эти стихи носились в воздухе, как, например, пословица 1 Кор. 15, 33, которую мы встречаем и у Менандра. <...> В Посланиях к Тимофею и Титу[322] встречается нравственная терминология стоицизма...»[323]

К моменту своего обращения Павел был не просто учеником равви, но признанным учителем с правом принимать ответственные законные решения. Такие полномочия предполагаются, судя по тому, что Павел шел в Дамаск арестовывать христиан (см. Деян. 9, 1-2; 22, 4-5; 26, 10. 12). Как обычный раввин, он был женат, но потом овдовел.

Что касается внешности Павла, то еп. Кассиан, основываясь на апокрифических «Деяниях Павла и Феклы», восходящих, по его мнению, едва ли не к I веку, описывает его как человека ростом «ниже среднего с лысою головою, круглыми ногами, сросшимися бровями и большим носом», к тому же отягощенного физическими недугами, правда, не совсем ясно, какими (ср. 2 Кор. 12, 7; Гал. 4, 13-15, особенно в переводе ЕК; Гал. 6, 17)[324].

«Будучи искренним фарисеем, Павел ревностно служил Богу, тщательно соблюдая Закон. «Моя жизнь — Закон», — мог бы сказать он. Когда он вернулся в Иерусалим около 36-го года, он был ошарашен проповедью Петра и других апостолов. Так как он был богословом, он лучше других понял, какую опасность для иудаизма представляла проповедь христиан. Они почитали Иисуса как Бога, что было богохульством и за что Его Самого и осудили иудейские власти. Бескомпромиссный фарисей, борец за чистоту своей веры, Павел решил бороться с этой новой сектой. Он участвовал в умерщвлении Стефана и отправился в Дамаск, чтобы преследовать учеников, укрывшихся там»[325].

В Гал. 1, 15-16 Павел сам пишет о решающем событии своей жизни:

¹⁵ Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью Своею, благоволил ¹⁶ открыть во мне Сына Своего, чтобы я благовествовал Его язычникам.

Кроме этого, в Деян. имеется еще три рассказа о том же: один изложен св. Лукой как его авторский рассказ (9, 3-19) и два содержатся в речах Павла (22, 6-16; 26, 12-18).

Обращение Павла случилось около 36-го года по Р. Х. Что же произошло?

Иисус, преданный на Крест, проклятый по Закону («проклят пред Богом всякий повешенный на дереве» — Втор. 21, 23; ср. Гал. 3, 13), явился Савлу как прославленный Господь.

«Для Павла это звучало как крушение жизни... Понятно, почему он три дня в Дамаске находился в прострации, слепым, подводя итог всему, что есть на земле. Но в этой образовавшейся мучительной пустоте утвердился Иисус. «Моя жизнь — Христос», — так сказал бы теперь Павел»[326].

Савл не отрекся от своего Бога и своей веры:

«Это не было обращением в том смысле, что Савл обрел иного Бога. Он не сомневался в том, что сохранил верность Богу отцов, Богу Библии, что именно по Его воле Иисус Назарянин открылся ему как обетованный Спаситель. Таким образом, это было призвание, подобное призванию древних пророков (ср. Гал. 1, 15 и Иер. 1, 5)»[327].

Бог обратился к нему «на еврейском языке» (Деян. 26, 14), при этом, правда, употребляя греческую поговорку («трудно тебе идти против рожна»)[328].

«Что ты гонишь Меня?» — спросил Иисус Савла, который гнал христиан. Так Павел с первых мгновений своей христианской жизни увидел тесное единство Иисуса и Его учеников: они образуют одно тело — Церковь. Через все его послания эта мысль проходит красной нитью, обретая новые и новые измерения. Она будет основой нравственного и догматического учения Павла.

Мы не можем не говорить того, что видели и слышали (Деян. 4, 20),

– говорили апостолы, имея в виду Иисуса, Который был их Учителем и явился воскресшим. Павел не был учеником Его в числе Двенадцати и даже не видел Иисуса во времена Его общественного служения. Но то, что он пережил, было равносильно личному призванию, когда он обнаружил себя любимым так, что смыслом жизни стало говорить об этом другим. Когда его апостольство ставилось кем-то под сомнение, он писал так, как писал бы очевидец:

Не Апостол ли я?.. Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего? (1 Кор. 9, 1; ср. 15, 8)

Не говорить для него так же, как и для апостолов, стало невозможным (ср. 1 Кор. 9, 16). Возвещать Иисуса как Господа всем людям — иудеям и неиудеям — стало для него долгом любви.

В Гал. 1, 16-17 он пишет, что не пошел сразу к апостолам, возглавлявшим тогдашнюю Церковь. Свое апостольство он воспринял как самодостаточное: он в полном смысле слова апостол, а не просто обратившийся христианин. Правда, во многих его посланиях мы читаем, как ему приходилось непрестанно настаивать на своих апостольских полномочиях. Именно ради него Церковь учредила праздник первоверховных апостолов, поставив Павла рядом с Петром (празднуется 29 июня по ст.ст.).

Павел обладал всем, что позволяло ему стать главой секты: он пережил столь потрясающее призвание,