непосредственно слушал Иисуса и даже тех, кто потом записывал такие «загадочные» изречения. И что очень важно (и косвенно свидетельствует опять-таки о благоговении перед Иисусом как перед Богом): ученики передавали эти изречения своего Учителя в неотредактированном виде, хотя смысл оставался не вполне понятным.

Сюда, например, можно отнести слова о Царстве Божием, которое «силою берется» (Мф. 11, 12; возможные толкования см. § 12. 3), об Иоанне Крестителе, который «больший из рожденных женами», «но меньший в Царстве Небесном больше его» (Мф. 11, 12), о трех категориях скопцов (Мф. 19, 12) и т. п.[106]

В ряде случаев прозрение наступало позже, после Воскресения Иисуса, и тогда мы читаем краткое пояснение евангелиста:

¹⁹ Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его. ²⁰ На это сказали Иудеи: сей храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня воздвигнешь его? ²¹ А Он говорил о храме тела Своего (Ин. 2, 19-21).

Христос провозглашал Благую весть в терминах наступления Царствия (или Царства) Божия, в связи с чем и призывал народ Израиля обратиться (покаяться). Именно весь Израиль, то есть весь народ Божий, а не отдельных индивидуумов. Понятие «Царствие Божие» (h( basilei/a tou= qeou=), или в иудео- христианском Мф. во избежание употребления имени Бога[107] (см. § 43. 2) — «Царствие Небесное» (h( basilei/a tw=n ou)ranw=n), содержит более динамический, нежели пространственный аспект[108]. Имеется в виду царствование или правление Бога как царя[109] , а не царство как территория, хотя в Евангелии используются и пространственные образы.

Выражение «Царствие Божие», много раз встречающееся в речи Иисуса в Евангелиях, пользовалось редким употреблением в литературе древнего иудаизма — как междузаветного, так и современного Иисусу (в том числе ессейской). Более того, выражение «Царствие Божие» звучит из уст Иисуса в подавляющем большинстве случаев в более ранней, Синоптической традиции, чем в остальных писаниях Нового Завета[110]. Замечательно и то, что Иисус употребляет его в самых разных оборотах речи, что является и вовсе исключительным, впервые возникшим речевым явлением. В Его речи «Царство Божие» (иногда даже просто «Царство») встречается в таких сочетаниях: «приблизилось Ц.Б.», «Ц.Б. силою берется», «входить в Ц.Б.», «наименьший в Ц.Б.», «Ц.Б. внутри вас», «ключи от Ц.Неб.», «достигло до вас Ц.Б.», «уготованное Ц.», «затворять Ц.Б.», «быть недалеко от Ц.Б.» и т. п.[111] Также показательно, что «за пределами Синоптического предания, передающего речения Иисуса, выражение «Царство Божие» отходит на задний план; уже у Павла оно становится редким, а в Евангелии от Иоанна встречается лишь дважды (3, 3. 5)»[112], что можно вообще считать за один раз и если не считать близкого по смыслу высказывания Самого Иисуса в Ин. 18, 36.

Бог изначально — царь всей Вселенной. Его царствование, Царствие непрестанно обновляется, Он воцаряется (ср. Псалмы воцарения Бога, напр., Пс. 21, 29; Пс. 92). В Ветхом Завете это происходит прежде всего в той среде, которую Бог специально избрал — в народе Израиля. Но восставшее и отпавшее от Бога творение уклонилось от Его праведных путей и подпало под власть сатаны и греха. И Израиль также мечется между избранием Бога и отпадением от Него. Но Бог, верный Своим обетованиям и пророчествам, обращает Свой зов к отпавшему творению и вновь собирает рассеянный народ Божий. Вот Христос и собирает Израиль (см. § 12. 4).

Здесь следовало бы различать два аспекта: настоящий и эсхатологический. С одной стороны, Израиль — новый, собираемый Иисусом вместо ветхого, — продолжает оставаться народом Божиим. То есть народом, в котором уже, сейчас царствует Бог. В этом смысле Царство Божие здесь (приблизилось) и сейчас. Особенно отчетливо эта тема присутствует в Мф. (о соотношении Церкви и Царства Божия в Мф. см. § 43. 4). Но все-таки полное и окончательное воцарение Бога является ожиданием эсхатологического будущего[113]. Прошение из молитвы Господней «да приидет Царствие Твое» наряду с утверждением о том, что Царство Божие уже наступает, говорит о том, что Иисус тоже учитывал эти два аспекта в Своей проповеди.

И хотя Царствие Божие — главное, что провозглашает Иисус, тем не менее Он говорит о Боге как о далеком, властном и беспощадном в Своем суде царе только разве что в некоторых притчах. Тогда как главное, что Он возвещает о Боге — это то, что Он есть любящий Отец, радующийся возвращению Своих блудных детей (см., например, притчу о блудном сыне, Лк. 15, 11-32)[114] .

Имелась и другая сторона. Ожидание скорого наступления Царства Божия тогда витало в воздухе. Вопрос был лишь о часе такого вмешательства Бога. Однако эти ожидания имели сильную политическую окраску (см. §§ 7, 8). И вот в Галилее появляется Иисус, возглашая: «Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие» (Мк. 1, 15). Естественно, многие решили, что Он говорит о царстве Сына Давидова, а значит, призывает к восстанию. Его даже хотели сделать царем (Ин. 6, 15), но Он уходил от этого. В конце концов, согласно официальному римскому приговору, Он и был распят как политический бунтарь, вину которого написали на Кресте на трех языках: «Царь иудейский» (Мк. 15, 26).

Наступление Царства Божия, которое проповедовал Христос, означало, что тем самым в мире — Божьем творении — наконец устанавливается тот порядок, который был изначально задуман Богом. Но затем временно, хотя и надолго, он был заменен «оккупационным» порядком — чуждым, враждебным Богу. Враг, сатана, узурпировал власть над миром, присвоил себе полномочия «князя мира сего». Иисус ведет Себя так, что ясно: Он пришел дл того, чтобы изгнать вон князя мира сего (см. Ин. 12, 31) и воцариться Самому.

«Оккупированная территория — вот что такое этот мир. А христианство — рассказ о том, как на территорию эту сошел праведный царь, сошел, можно сказать, инкогнито и призвал нас к саботажу. Когда вы идете в церковь, вы на самом деле принимаете секретные сообщения от друзей по радиопередатчику. Вот почему враг так настойчиво старается вам помешать. Чтобы мы не ходили в церковь, он играет на нашем самомнении, лени, снобизме. Кто-нибудь, возможно, спросит меня: «Не хотите ли вы в наше просвещенное время вновь представить нам старого приятеля, дьявола, с рогами и копытами?» Я не знаю, при чем тут просвещенное время, и меня не особенно интересуют такие мелочи, как рога и копыта. Но в остальном я бы ответил: «Да, именно это я собираюсь сделать». Я не говорю, что мне что-либо известно о его внешности. Тому же, кто действительно хочет узнать его получше, я скажу: «Не беспокойтесь. Если вы в самом деле хотите познакомиться с ним поближе, то непременно познакомитесь. Понравится ли вам это, другой вопрос»[115].

Конечно, в мире много зла, которое проявляется самыми разнообразными способами: в болезнях (не только смертельных и страшных), стихийных бедствиях, социальной неправде, тирании, детских слезах, человеческих извращениях, человеческих слабостях и во многом другом. Это очевидный жизненный опыт любого нормального человека. С другой стороны, людям свойственно понимать зло как своего рода ущерб, искажающий некую красоту, которая несмотрся ни на что все-таки «проступает» сквозь толщу зла. В реальности красоты мира тоже не приходится сомневаться. Но воспринимать подобные проявления зла