ни на миг, черной огромной тенью скользил исполинский звездолет Системы, готовый в любую секунду пробить насквозь земную кору, испепелить, выжечь все до самой кипящей мантии, чтобы огонь подземный слился в едином бушующем шквале с огнем черных небес.

— Они в форте Видсток, Дил. Ты слышал про него?!

— Еще бы мне не слышать, — отозвался негр. И ему вспомнилось, как под светлыми земными небесами они штурмовали этот растреклятый форт, как бросали на него бронеход за бронеходом, как верная десантная капсула, его личная капсула, резала форт сверху, сразу с семи сторон, резала «гуляющим» лучом как консервную банку. Ведь они его уже захватили, ворвались внутрь, ворвались в пробоины, и он тогда крыл самым отборным русским матом, поливал почем зря этого коротышку Цая, который сидел где-то в самом нутре Исполнительной Комиссии, в святая святых… сидел и никак не мог разладить работу этой махины, никак не мог взять управление на себя. Они все тогда крепко влипли! И они чудом выжили после этого штурма — еще бы Дилу Бронксу не помнить форта

Видсток, проклятущего форта! Еще бы ему не слыхать про него!

— Но я не вижу их на поверхности. Их нигде нет! — голос Светланы начинал дрожать.

— Разыщем, — успокоил ее Дил Бронкс с высот.

Он не ждал неприятностей снизу, там не было трехглазых, он изнемогал под тяжестью мрачной и черной пустоты над головой — придут оттуда, и он должен будет успеть, иначе призрак Таёки никогда не оставит его в покое.

— Их нет! — уже кричала Светлана. — Нет нигде!!!

— На какую глубину ты опускала щуп? — спросил из своего угла молчавший до того Гуг Хлодрик. И в пустых глазах его появился тревожный блеск.

— Как обычно, на три километра, — ответила Светлана.

— Глубже давай!

— Они бы не смогли за такое время забраться глубже.

— Давай, тебе говорят!

Светлана сжалась в комок. Она и сама знала, что могло быть всякое. Знала лучше Гуга. Но она не хотела верить. Если они забрались глубже, надежды почти нет. Она много раз испытывала угнанный шар, он мог прожечь шахту только на два километра. Под Антарктикой, пробитой и дырявой, кора была совсем тонкой, там была непомерная толща воды, но вода не грунт, не базальт и гранит. Здесь больше пригодилась бы десантная капсула. Только капсул нет. Они все уничтожены. Но почему Иван не отзывается? Что с ним? Что с Кешей и Глебом?! Может, они не добрались до форта, может, застряли под Лос-Анджелесом? Да, они наверное заплутали, заблудились где-то на поверхности. Светлана не хотела верить в худшее. Но внутренняя связь не работала. Будь они наверху, в развалинах, Иван обязательно бы отозвался.

Она откинулась в мыслекресле. Сосредоточилась. Сейчас радарный щуп корабля был настроен только на пропавшую троицу, только на них, на оборотня щуп не реагировал. Четыре… четыре с половиной… Она увеличила поперечник поиска. Глубина: пять… шесть километров.

— Ну, чего там?! — забеспокоился Гуг, выпустил тонкое смуглое запястье, подошел к креслу вплотную.

Светлана не ответила, лишь покачала головой, мол, не мешай.

Но можно было и не спрашивать, экраны показывали пустоту.

Семь километров, восемь с половиной. Нет! Их не могло быть ниже! Это уже бред какой-то! Девять… десять… одиннадцать — три розовые точки вспыхнули на обзорнике. Вспыхнули, дернулись, дрогнули, сжались и пропали.

— Мы должны добраться до самого дна этой проклятой преисподней! — повторил Иван. — И хватит ныть, поворачивать поздно. А кто струсил, прошу за борт!

Глеб скривился, но промолчал.

Кеша сделал вид, что к нему сказанное не относится. Он в каком-то шальном угаре давил, жег, кромсал нечисть. И тут же накатывал на сползающуюся плоть живоходом — пускай подзаправится — ведь работенки, судя по всему, предстоит много.

Они опустились на триста восемьдесят четвертый уровень, но конца и краю страшным подземельям не было видно. Они изничтожили уже тысячи рогатых, Иннокентий Булыгин давно сбился со счету. Но ничего почти не менялось, везде было одно и то же: миллионы обессилевших, безропотных, исстрадавшихся мучеников претерпевали чудовищные пытки, умирали от невыносимой боли… и не могли умереть. Плоть людская переходила, перетекала, переползала в плоть сатанинскую, жуткую, страшную, обращаясь в чудовищно-нелепые порождения подземелий, в каких-то невообразимых и отвратительных демонов — уже не земных, а потусторонних. И не было этому ни конца, ни краю, ни пределов, ни начал.

Глеб сидел, сдавив виски трясущимися руками, сжимая пылающую голову ледяными ладонями. Он видел то, что не видели другие, или ему так казалось. Тысячи, миллионы потусторонних тварей в его видениях выползали изо всех щелей, из дыр, люков, отверстий, подвалов, шахт на поверхность Земли, поднимались на черных крыльях в черные небеса, ныряли гадами морскими в пучины, расползались по леденеющему пеплу омерзительными змеями и червями… новые обитатели Земли, новое человечество — дьяволочеловечество, раса избранных, четвертая земная цивилизация! Какая жуть! Земля, кишащая отвратительными гадинами, миллиардами гадин! А от них, от людей, не останется ничего, абсолютно ничего, даже окаменелых костей… динозавры исчезли, будто их и не было, но остались отпечатки, костяки, скелеты. От двуногих разумных не останется ничего. Интересно, а как динозавры относились к сменяющим их млекопитающим, к жалким, незащищенным, убогим и скользким животным? Может, ничуть не лучше, чем мы относимся к червям, к змеям, ко всем этим гадинам?! Смена обитателей, смена рас! Неужели человек изжил себя полностью, неужели ему больше нет места во Вселенной и он обязан уступить свою лакуну другим, более приспособленным, более совершенным?! Неужели вот это — то, что творится, и есть борьба за существование?! Голова пылала адским огнем. Как бы ни назывался этот кошмар… это конец. Конец Света! — Получай, падла!

Бритвенно острым лучем, вырвавшимся из живохода, Кеша срезал очередную рогатую голову.

Иван сидел мрачный. Он не принимал участия в побоище. Он хотел понять этот ад, докопаться до его сути. Еще несколько лет назад, да чего там лет, всего год назад никто бы не поверил, что такое может быть. Его бы подняли на смех все — все без исключения, вот эти, висящие по стенам, распятые, корчащиеся в муках, рассекаемые на части. Они в самых кошмарных снах не могли представить себе этих мук и страданий. Но ад пришел на Землю. И вобрал в себя всех, почти всех. Никто не знал? Никто не мог предвидеть?! Нет, вранье! Именно этот ад тысячелетиями мучил людей — и грезились им рогатые мучители, виделись картины чудовищных истязаний в подземельях. Страшный Суд! Неужто он настал? Но разве никто не знал, что он грядет? Знали, все знали: и те, кто верил в него, и те, кто ни во что не верил. Все церкви, костелы, кирхи, храмы Земли и земных колоний на иных планетах были украшены фресками, мозаиками, иконами с изображениями сцен Страшного Суда… значит, люди предвидели свое будущее?! Они предвидели его! Были пророки! Но кто их слушал! И какое сейчас кому дело до пророков! Люди любят не тех, кто пугает их и предвещает им боли и страдания, они всегда, во все века любили тех, кто брал в свои руки розги, плети и силой отвращал их от грядущего, люди любили и уважали силу… ибо сами всегда были слабы. Слабы настолько, что не было у них мочи и желания уберечься, спасти себя. Они лишь ждали, вот явится Спаситель, и обережет их всех, укроет за своей спиной от Страшного Суда за прегрешения их, спасет. Они верили, надеялись, тешились в легкомыслии своем… А Спаситель к ним не явился. И все. И конец. Конец Света!

— Так тебе, сука!

Кеша живым щупальцем, манипулятором живохода, подбросил вверх студенистую гадину и четвертовал ее в воздухе — ошметки трясущейся дряни полетели на скорчившихся в чанах голых, высохших как скелеты людей.

Они прорвались, но уже не просто так, а с боями, преодолевая сопротивление нечисти, на четыреста семьдесят первый уровень. Они крушили ячейки и соты бесконечного вивария, гадостного инкубатора, в котором выращивали насекомообразных монстров с человечьими глазами. Зачем? Зачем их выращивали?! Иван мучился, не находя ответа… Нет. Ответ был. И он его знал. Они ищут форму. Они не