раза видел кугуара. Один раз он настолько приблизился, что пустил еще одну стрелу — она отлетела далеко в сторону. Ему было страшно. В нем нарастал тот страх, от которого рано утром дергались его мышцы. Может, его стрелы всетаки добрые стрелы. А не летят они потому, что злой дух, сидящий в кугуаре, слишком силен для них. Этотто дух и отвращает их в сторону. Потом он догадался. Кугуар не просто бежит, чтобы уйти от него, скрыться и потом опять пуститься бежать, когда он, распутав все более густую вязь следов, подойдет ближе. Он не видел кугуара, когда тот выскальзывал из одного укрытия и скрывался в другом, но чувствовал, что зверь наблюдает за ним. Кугуар знал, что из каньона нет выхода, и следил за человеком, повторяя его движение, зверь не заходил в верхний, узкий конец каньона. Там запах человека был чересчур силен, потому что там находился его лагерь. Кугуар кружил в широком нижнем конце и, наблюдая за ним, постиг, что человек не может двигаться с той же быстротой, что и он, и что у его стрел слабые чары. Медвежонок вспомнил, что старые охотники говорили, будто кугуар никогда не нападает на взрослого человека, если только не попадет в такое место, откуда не может спастись. Но от этого было мало проку. Не все, что говорили старые охотники, непременно было сущей правдой.
Он бросил идти по следу. Все равно нельзя подойти близко к кугуару, пока тот наблюдает за ним. Скоро начнет темнеть. Он будет драться иначе: не позволит кугуару есть то мясо, которое тот себе добыл. Он отправился назад, туда, где лежала туша теленка, и попытался тащить ее. Туша скользила по снегу, но была слишком тяжела. Он разделил ее надвое, разрезав прямо под ребрами и разъединив позвонки. За два раза он перетащил все в кладовку. Когда он возвратился во второй раз, на снегу виднелись новые следы. Он не видел кугуара, но знал, что зверь следит за ним, и потащил мясо как можно быстрее. Затолкав оба куска в устроенную в трещине скалы кладовку, снова завалил вход камнями. Поискал в снегу еще камней, таких больших, какие он только мог сдвинуть с места. Навалил многомного и плотно подогнал один к другому.
Бизоны все еще держались в верхнем конце каньона у торчавшего из земли камня неподалеку от обрыва. Там еды мало, но они не осмеливались спуститься в нижний конец. Медвежонок носился взад и вперед от одной стены каньона до другой между ними и нижним его концом, прокладывая тропинку сначала на лыжах, потом — без них, в одних мокасинах: Может, его запах удержит кугуара:
Эта ночь тянулась долго. Он спал в своем шалаше лишь урывками, то погружаясь в дремоту, то внезапно просыпаясь с залитым холодным потом лицом. Каждый раз, просыпаясь, он подкладывал в костер дров. Бывали долгие промежутки, когда не раздавалось ни единого звука. Не шелохнулся ни один ветерок. Даже Майюны глубоко запрятались в свои каменные дома. Потом тишину прорезал ужасный звук. Пять раз вскрикивал в ночи кугуар; то был ужасный звук; подвывая, эхом катился он по всему каньону, напоминая то корчащуюся в муках женщину, то злого духа, терзающего беспомощных людей. Каждый раз Медвежонок прислушивался, и его мышцы дергались, и страх его возрастал:
Утром солнце поднялось высоко, прежде чем он выбрался из шалаша. Дважды пытался он выйти, но все откладывал и вышел лишь на третий раз. Теперь он ни на миг не выпускал из рук своего лука.
Бизоны были все там, среди торчавших из земли камней. Они понемногу выходили изза них, но недалеко. В верхней части каньона не встречалось четырехпалых следов. Он почувствовал себя гораздо лучше. Видно, его чары тоже были велики.
Медвежонок пустился вниз по каньону, двигаясь медленно, поглядывая по сторонам. Он увидел, что старые следы пересекало множество новых. Увидел, что кугуар слизал все звездочки крови и в том месте, где лежала туша теленка. Увидел, где кугуар убил кролика, — от него только и осталось, что несколько клочков меха. Зверь очень проголодался. Маленький горный кролик — немного, чтобы насытить такого громадного кугуара. А аппетит зверя, одержимого злым духом, всегда очень велик.
Внезапно он понял, что зверь наблюдает за ним.
Он обернулся. Да, так и есть, кугуар находился немного дальше, чем на расстоянии полета стрелы, и следил за ним горящими на солнце глазами. Зверь был недоволен, что у него отняли мясо. Он был недоволен, что запах человека не подпускал его к бизонам. Он не убегал от Медвежонка — знал, что человек не может его догнать. Только когда Медвежонок закричал и пошел на зверя, тот двинулся с места, скользнул, словно тень, и исчез так быстро, что Медвежонок даже не был уверен, в какую сторону. Кугуар скрылся из виду, но Медвежонок знал, что зверь наблюдает за ним, и поспешил назад, в верхний конец каньона.
Весь день он оставался там, на открытом воздухе. Долгое время простоял он на большом камне, глядя в нижний конец каньона. Иногда он видел кугуара. Тот бегал в беспокойстве, обходя в поисках пищи все пространство. Он отощал и был очень голоден. Казалось, зверю безразлично, видит его человек или нет.
Бизоны знали, что зверь здесь. Они тоже искали пищу и рыли снег, отыскивая скудную траву. Часто посматривали в нижний конец каньона, храпели и вздрагивали. Но они не храпели и не вздрагивали при приближении Медвежонка. Как будто знали, что были в большей безопасности, когда он находился между ними и кугуаром.
Все, что было живого в каньоне, знало о присутствии зверя. Ни один кролик не вылез из своей норы, ни один каменный суслик, даже ни одна полевая мышь под снегом. Только бизоны и Медвежонок в верхнем конце каньона да кугуар, который рыщет в нижнем конце, подбираясь пробежками от стены до стены, все ближе и ближе. Сгустились тени сумерек. Медвежонок оставался на большом камне и, держа наготове лук, наблюдал за снежной белизной. Наступила тьма, с нею натянуло облаков; снег смутно и серо расстилался вокруг. Ему почудилось, хотя он и не был уверен, что кугуар наблюдает за ним. Потом это почудилось ему снова. Зверь был близко. Медвежонок не мог сказать где, с какой стороны, сзади или спереди. Страх был слишком велик. Он поспешил к шалашу, тугонатуго затянул закрывавшую вход бизонью шкуру и развел жаркий костер.
Он сидел скрючившись; между ним и входом пылал костер. Пламя горело низко, не вскидываясь вверх языками. Медленно, словно нехотя, не желая вылетать наружу, в темноту, поднимался дым. Не раздавалось ни единого звука, кроме слабого шипения костра, и все же мышцы у него дергались, и сознание становилось все яснее. Внезапно звуки обрушились каскадом. Бизоны фыркали и храпели — они бежали. Продирались по глубокому снегу вдоль стены каньона вниз. Звуки смолкли, и вновь наступила тишина, однако ощущение не поколебалось: кугуар остался здесь. Он не последовал за бизонами, он был около шалаша, совсем близко.
Медвежонок прислушался. Он слушал, и капли холодного пота катились с его подбородка. Он услышал царапанье когтей по камню. Зверь пытался разрыть камни у входа в кладовку. Медвежонок крикнул. Он помешал палкой в костре так, что вверх полетели искры. Затопал по земле ногами, завопил, издавая истошные, нечленораздельные звуки. Выхватив из костра полено, просунул через отверстие вверху горящий конец, подпрыгнул над костром, высунув наружу руку, и запустил горящее полено, оно с шипеньем упало в снег.
Медвежонок скрючился в шалаше, сжимая лук с вложенной стрелой и прислушался. Ни звука. Ощущение непосредственной опасности отпало. Он подбросил еще дров в огонь и сел, скрючившись над ним; понемногу мышцы перестали дергаться. Каньон походил на огромную чашу, полную темного безмолвия. Медвежонок сидел, скрючившись над огнем, и густые тени роились у него в голове.
Потом поднялся рев. Густой и раскатистый. Рев разрастался, затихал и разрастался вновь. Прекращался, и начинался снова, и снова прекращался, и сноватаки начинался. Наступала тишина, потом раздавался рев, а один раз громадная кошка даже завизжала высоким, забиравшим все выше визгом, в котором звенела устрашающая ярость и устрашающий гнев. Проходили часы, медленные и тягучие, а он, скрючившись, сидел у костра, и темные тени вихрем кружили у него в голове:
Настало утро. Туманы ползли над холмами. Припекло их солнце, прогнало прочь и засияло над плато. Но в каньоне попрежнему висел туман.
Медвежонок очнулся от полусна, навеянного сковавшей его усталостью. В костре догорали последние угольки. Проникавший через отверстие вверху свет известил его, что настал день. Он потянулся, разминая затекшие мышцы, но внезапно выпрямился и вскочил на ноги. Снова поднялся рев. Хриплый, тягучий, доносился он из дальнего конца в нижней части каньона. Рев прекратился; Медвежонок стоял, содрогаясь от страха.
Он двинулся с места. Это было очень трудно, но он сдвинулся. Отвязав кусок шкуры, закрывавшей вход, выбрался наружу и надел лыжи. На правой ноге покоился в своих ножнах нож. На левом — колчан с тремя стрелами, в руках — лук со вставленной в него четвертой стрелой. Медвежонок посмотрел в нижний конец каньона, но изза клочьев тумана разглядел лишь там и сям отдельные его участки. Осторожно ступал он по своей тропе, добрался до торчавших из земли камней. Там были следы, четырехпалые следы большого кугуара. Они вели к плоскому камню, что принадлежал барсуку. Кусок мяса исчез. Обогнув камень, следы вдоль подножия отвесной кручи уходили в нижний конец каньона, куда умчались бизоны. Идя по следу. Медвежонок пустился вдоль отвесной кручи.
Он двигался медленно. Чем дальше — тем медленнее. Страх напал на него, охватил и крепко держал. Дыхание сделалось прерывистым. Было такое ощущение, будто ребра прогнулись внутрь и он вотвот задохнется. Наконец он остановился: не мог дальше идти.
Он стоял
