необеспеченность прав собственности.
Английский парламент создал Банк Англии и финансовую систему, в рамках которой расходы были привязаны к налоговым поступлениям. Последовавшая за этим финансовая революция не только создала, наконец, надежную финансовую базу для правительства, но и заложила основы для развития частного рынка капитала. Более обеспеченные права собственности, сокращение торговых ограничений и выход текстильных компаний из состава городских гильдий с их многочисленными ограничениями — все это вместе создало растущие возможности для роста компаний на внутреннем и международном рынках. Расширение рынков и патентное право формировали благоприятные условия для роста инновационной деятельности. Все это, впрочем, хорошо известно.
В Испании многочисленные банкротства в период 1557–1647 годов сопровождались отчаянными попытками предотвратить экономическую катастрофу. Главными организационными структурами являлись армия, церковь и сложная бюрократическая система, поэтому самыми выгодными и привлекательными занятиями считались военная служба, служение церкви и работа в органах судопроизводства. Изгнание мавров и евреев, установление “потолка” арендной платы и цен на пшеницу, конфискация серебра, которое предназначалось севильским купцам (последние получили за серебро практически бесполезные расписки, называвшиеся juros), — все это оказывало дестимулирующее воздействие на продуктивную деятельность.
Чтобы сделать эти два столь различных экономических сюжета убедительной иллюстрацией проявления зависимости от траектории предшествующего развития, потребуется проанализировать политические, экономические и правовые системы обоих обществ как переплетение взаимосвязанных формальных правил и неформальных ограничений, образующих в совокупности институциональную матрицу и ведущих экономику каждой из двух стран по своему пути, отличному от пути развития другой страны. Потребуется также показать систему институциональных побочных эффектов, которые сужают набор выборов индивидов и не позволяют им радикально изменить институциональные рамки. Имеющиеся эмпирические данные, которыми я располагаю, совершенно недостаточны для решения такой задачи. Поэтому на основе имеющихся свидетельств я могу сделать только косвенные выводы.
В исследовании “Происхождение английского индивидуализма” (1978), вызвавшем много дискуссий, его автор Алан Макфар- лейн утверждает, что по крайней мере с XIII века англичане отличались от традиционного образа членов крестьянского общества. К этому времени Англия утратила традиционные черты крестьянского общества — патриархальное господство главы семейства, большие семьи, подчиненное положение женщин, маленькие, не допускающие посторонних деревенские общины, натуральное хозяйство и семья как трудовая единица. Вместо этого Макфарлейн рисует картину подвижных, индивидуалистически ориентированных отношений, которые характеризовали структуру семьи, организацию труда и социальные связи в деревенской общине. Эти отношения дополнялись множеством формальных правил, регулирующих отношения собственности и наследования, а также правовой статус женщин. Макфарлейн стремится подчеркнуть, что Англия отличалась от других стран и что корни этих отличий уходили далеко в глубь веков, при этом приводя множество свидетельств сложного взаимозависимого переплетения формальных и неформальных ограничений, которые формировали самоподдерживающуюся связь с прошлым.
Самым ярким свидетельством самоподдерживающихся свойств “институциональной ткани” в Испании служит неспособность короны и подчиненной ей бюрократии изменить направление развития страны несмотря на осознание того, что в стране воцаряются застой и упадок. Через сто лет — в XVII веке — Испания выбыла из числа самых могущественных держав в западном мире со времен Римской империи и превратилась во второразрядное государство. Исход населения из деревень, застой в промышленности и развал торговли между Севильей и Новым Светом сопровождались в политической сфере восстаниями в Каталонии и Португалии. Непосредственной причиной послужили постоянные войны и финансовый кризис, который заставил Оливареса в 1621–1640 годах пойти на отчаянные меры, что, однако, только усугубило фундаментальные проблемы страны. В самом деле, в контексте институциональных ограничений и мировосприятия людей в Испании того времени наиболее приемлемой политикой казались установление контроля над ценами, повышение налогов и проведение многократных конфискаций. Что касается мировосприятия испанцев того времени, то Ян Де Фриз в своем исследовании 1976 года о кризисных годах европейской истории следующим образом описывает попытки испанцев остановить упадок страны:
Это общество понимало, что происходит. Целая армия экономических реформаторов… писала горы трактатов, требуя новых действий… Так, в 1623 году Союз за реформацию (Junta de Reformacion) рекомендовал новому королю Филиппу IV осуществить целую серию мероприятий, включая введение налогов, которые поощряли бы более ранние браки (и, следовательно, рост численности населения), ограничение числа слуг, создание банка, запрещение импорта предметов роскоши, закрытие публичных домов и запрещение преподавания латыни в малых городах (чтобы сократить отток из сельского хозяйства крестьян, которые получили небольшое образование). Но ни у кого не нашлось силы воли, чтобы провести эти рекомендации в жизнь… Говорят, что единственным достижением реформаторского движения явилась отмена ношения пышных воротников, мода на которые разоряла аристократов, получавших огромные счета из прачечных (Де Фриз, 1976, с. 28).
Понятие инструментальной рациональности вряд ли применимо к доводам, выдвигавшимся Союзом за реформацию.
И Англия, и Испания столкнулись в XVII веке с финансовым кризисом, но выбрали разные пути его решения, отражавшие фундаментальные институциональные характеристики каждого из этих государств.
Экономическое развитие США протекало в условиях федеральной политической системы и наличия сдержек и противовесов, а базисная структура прав собственности поощряла заключение долгосрочных контрактов, столь важных для формирования рынков капитала и экономического роста. Даже одна из самых тяжелых гражданских войн на протяжении всей истории не изменила базисную институциональную матрицу.
В Латинской Америке, напротив, упорно сохранялись традиции централизованного, бюрократического управления, перенесенные сюда в качестве испано-португальского наследия. Вот что пишет Джон Коутсворт об институциональной среде Мексики XIX века:
Интервенционизм и всепроникающий произвол, которые отличали институциональную среду, заставляли каждое городское и деревенское хозяйство вести искусную политику, используя родственные связи, политическое влияние и семейный престиж для того, чтобы получать привилегированный доступ к субсидированному кредиту, решать сложные вопросы найма рабочей силы, собирать долги, заставлять партнеров соблюдать контракты, уклоняться от налогов, избегать судебных разбирательств, защищать или утверждать свои земельные права. Успех или неудача в экономической деятельности всегда зависели от отношений между производителем и политическими властями — местными чиновниками, чтобы улаживать текущие дела, и центральным правительством, чтобы обеспечить благоприятное для себя толкование закона или, если потребуется, защиту от местных чиновников. Небольшие предприятия, исключенные из системы корпоративных привилегий и политического покровительства, были вынуждены постоянно существовать в полуподпольном состоянии, всегда на грани закона, всегда по милости мелких чиновников — никогда не чувствуя себя в безопасности от произвола, никогда не будучи защищенными от тех, кто сильнее (Коутсворт, 1978, с. 94).
Расходящиеся линии, основанные Англией и Испанией в Новом Свете, так и не сблизились друг с другом, несмотря на “посредничество” общих идеологических влияний. В первом случае сложилась такая институциональная система, которая благоприятствует сложному неперсонифицированному обмену, необходимому для политической стабильности и для реализации потенциальных экономических выгод от применения современной технологии. Во втором случае политический и экономический обмен по-прежнему определяется в основном персонифицированными отношениями. Эти отношения являются следствием
