цитирую заметку в «Nature» Эллен Ченски (Ellen J. Censky) и др.:
Игуаны, по-видимому, на каком-то другом острове устроились на ночлег в деревьях, которые были выкорчеваны и унесены в море ураганом: или Льюисом, который бушевал над Восточными Карибами 4-5 сентября, или Мэрилин две недели спустя. Ни один ураган не достиг Ангильи. Ченски и ее коллеги впоследствии поймали или видели зеленых игуан на Ангилье и на островке в половине километра от берега. Популяция все еще сохранилась на Ангилье в 1998 году и включала, по крайней мере, одну репродуктивно активную самку (
Не могу удержаться от замечания, насколько приводит в уныние этот вид логики «однажды это должно было случиться», когда Вы применяете ее в отношении более близкого случая. Принцип ядерного сдерживания и единственное отдаленно напоминающее оборонительное объяснение стремления обладать ядерным оружием – что никто не посмеет рискнуть ударить первым из страха крупного возмездия. Каковы шансы ошибочного ракетного запуска: диктатор, который сходит с ума; компьютерная система, работающая со сбоями; возрастание угроз, которые выходят из-под контроля? Нынешний лидер наибольшей ядерной державы в мире (я пишу в 2003 году) думает, что слово «ядерный» (nuclear) пишется «nucular». И он никогда не давал повода предположить, что его мудрость или его интеллект превосходят его грамотность. Он продемонстрировал склонность к «упреждающим» первым ударам. Каковы шансы ужасной ошибки, начинающей Армагеддон? Один против ста в течение любого года? Я был бы более пессимистичным. Мы подошли ужасно близко в 1963 году, и это было при интеллектуальном президенте. В любом случае, что могло бы случиться в Кашмире? Израиле? Корее? Даже если ежегодные шансы настолько же низки, как одна сотая, столетие – очень короткое время, учитывая масштабы бедствия, о котором мы говорим. Однажды это должно было случиться.
Давайте вернемся к более веселой теме, обезьянам Нового света. Передвигаясь вдоль ветвей на четырех ногах, как обезьяны Старого света, некоторые обезьяны Нового света висят, как гиббоны, и даже используют брахиацию. Хвост выделяется у всех обезьян Нового света, у паукообразных обезьян, шерстистых обезьян и ревунов; он цепкий и используется как дополнительная рука. Обезьяны могут счастливо висеть на одном только хвосте или любой комбинации рук, ног и хвоста. У хвоста нет руки на конце, но Вы почти верите, что есть, когда наблюдаете за паукообразной обезьяной (
Обезьяны Нового света также включают некоторых эффектных акробатичных прыгунов, а также единственных ночных антропоидов, совиных обезьян. Как у сов и кошек, у совиных обезьян большие глаза – самые большие из всех обезьян, включая человекообразных. Карликовые игрунки размером с соню меньше, чем любой другой антропоид. Самые большие – обезьяны-ревуны, однако они всего лишь столь же большие, как крупный гиббон. Ревуны также напоминают гиббонов в обладании способностью висеть и раскачиваться на руках, и тем, что являются очень шумными – но если гиббоны похожи на нью-йоркские полицейские сирены в бешеной погоне, отряд обезьян-ревунов с их резонирующими полыми костистыми голосовыми коробками больше напоминает мне призрачный эскадрон реактивных самолетов, устрашающе ревущий в верхушках деревьев. Как оказалось, у обезьян-ревунов есть свой рассказ для нас, обезьян Старого света – о способах, позволяющих нам видеть цвета, поскольку они независимо нашли такое же решение.
Рассказ Обезьяны-Ревуна
Новые гены не добавляются к геному из ничего. Они возникают как дубликаты старых генов. Затем в течение эволюционного времени они идут своими собственными путями, благодаря мутации, отбору и дрейфу. Мы обычно не видим этого, но, как детективы, появляющиеся на сцене после преступления, мы можем, сложив части вместе, выяснить, что могло случиться, используя оставленные улики. Гены, вовлеченные в цветовое зрение, представляют поразительный пример. По причинам, которые вскоре станут понятны, обезьяна-ревун имеет все возможности рассказать эту историю.
В течение мегалет своего формирования млекопитающие были ночными существами. День принадлежал динозаврам, у которых, вероятно, если ориентироваться на их современных родственников, было превосходное цветовое зрение. Такое же, как мы можем обоснованно предположить, было и у отдаленных предков млекопитающих, млекопитающеподобных рептилий, наполнявших дни до расцвета динозавров. Но во время длинного ночного изгнания млекопитающих их глаза должны были улавливать любые фотоны, которые были доступны, независимо от цвета. Не удивительно, что по причинам, которые мы исследуем в «Рассказе Слепой Пещерной Рыбы», способность различать цвета ухудшилась. По сей день у большинства млекопитающих, даже у тех, кто вернулся к дневному образу жизни, довольно плохое цветовое зрение, со всего двухцветной системой («дихроматическое»). Это объясняется количеством различного типа чувствительных к цвету клеток – «колбочек» – в сетчатке. Мы, узконосые обезьяны и обезьяны Старого света, имеем три типа: красные, зеленые и синие, и поэтому наше зрение трихроматическое, но факты свидетельствуют, что мы вернули третий тип колбочек после того, как наши ночные предки потеряли его. Большинство других позвоночных животных, таких как рыбы и рептилии, но не млекопитающие, имеют зрение с тремя типами колбочек (трихроматическое) или с четырьмя (тетрахроматическое), а птицы и черепахи могут быть еще более искушенными. Мы рассмотрим особый случай с обезьянами Нового света и даже еще более особый случай с обезьянами-ревунами через мгновение.
Есть любопытные данные, что австралийские сумчатые отличаются от большинства млекопитающих наличием хорошего трихроматического цветового зрения. Кэтрин Арресе (Catherine Arrese) и ее коллеги, которые обнаружили его у медовых опоссумов и сумчатых тушканчиков (оно было также продемонстрировано у кенгуру-валлаби), предполагают, что австралийские (но не американские) сумчатые сохранили наследственный зрительный пигмент рептилий, который потеряли остальные млекопитающие. Но у млекопитающих вообще, вероятно, самое плохое цветовое зрение среди позвоночных животных. Большинство млекопитающих видит цвета, если вообще видит, лишь так же, как дальтоники. Характерные исключения были обнаружены среди приматов, и не случайно, что они больше, чем любая другая группа млекопитающих, использовали яркие цвета в половых демонстрациях.
В отличие от австралийских сумчатых, которые, возможно, никогда не теряли его, мы можем сказать, глядя на наших родственников среди млекопитающих, что мы, приматы, не сохранили трихроматическое зрение наших рептильных предков, но открыли его вновь – не однажды, но дважды независимо: сначала у обезьян Старого света и человекообразных обезьян, и второй раз в Новом свете у обезьяны-ревуна, хотя и не у обезьян Нового света вообще. Цветовое зрение обезьяны-ревуна похоже на зрение человекообразных