которые есть вообще на любой планете. Вселенная, возможно, вполне могла бы оставаться безжизненной и простой – лишь физика и химия, лишь рассеянная пыль космического взрыва, который породил время и место. Факт, что она не такая – факт, что жизнь развилась почти из ничего, приблизительно через 10 миллиардов лет после Вселенной, развилась буквально из ничего – факт настолько ошеломляющий, что я был бы безумцем, попытавшись на словах воздать ему должное. И даже это не является точкой в этом вопросе. Мало того, что эволюция случилась: она, в конечном счете, привела к существам, способным к пониманию этого процесса, и даже к пониманию процесса, которым они его понимают.

Это странствие было путешествием не только в буквальном смысле, но и в контракультурном смысле, с которым я познакомился в молодости в Калифорнии в 1960-ых. Самый мощный галлюциноген в продаже на Хайт-Эшбери или Телеграф-авеню был бы безобидным в сравнении с этим. Если Вы хотите изумления, в реальном мире все это есть. Чтобы не отклоняться от вопросов, охватываемых этой книгой, вспомните о поясе Венеры, мигрирующей медузе и крошечных гарпунах; вспомните о радаре утконоса и электрической рыбе; о личинке слепня, обладающей явным предвидением, чтобы упредить трещины в грязи; вспомните секвойю; вспомните павлина; вспомните морскую звезду с ее трубчатой гидравлической системой; вспомните цихлид озера Виктория, эволюционирующих во много порядков раз быстрее, чем Lingula, мечехвосты или латимерия. Не гордость своей книгой, но уважение к самой жизни заставляет меня сказать, что если Вам нужны обоснования последней, откройте первую, где придется, наугад. И подумайте над фактом, что, хотя эта книга была написана с человеческой точки зрения, другая книга могла быть написана аналогично для любого из 10 миллионов отправившихся в путь странников. Жизнь на этой планете не только удивительна, но и вызывает глубокое удовлетворение у всех, чьи чувства не были притуплены близким с ней знакомством: сам факт, что мы развили интеллектуальную силу, чтобы осознать наше эволюционное происхождение, усиливает удивление и оставляет удовлетворение.

«Паломничество» подразумевает благочестие и почтение. У меня не было случая здесь, чтобы упомянуть мое нетерпение к традиционному благочестию и мое презрение к почтению, если объект – нечто сверхъествественное. Но я не делаю из этого тайны. Это – не потому, что я желаю ограничить или обозначить пределы почтения; не потому, что я хочу уменьшить или принизить истинное почтение, с которым мы идем, воспевая Вселенную, однажды постигнутую нами должным образом. «Наоборот» было бы сдержанным высказыванием. Мое несогласие с верой в сверхъествественное состоит именно в том, что она, к сожалению, не в состоянии воздать по заслугам возвышенному великолепию реального мира. Она представляет собой сужение действительности, обнищание того, что преподносит реальный мир.

Я подозреваю, что многие, кто называет себя верующими, согласились бы со мной. Для них я только процитировал бы любимое высказывание, которое я нечаянно услышал на научной конференции. Известный государственный деятель вел на эту тему длинный спор с коллегой. Когда препирательство закончилось, он подмигнул и сказал: «Вы знаете, мы действительно сошлись во мнениях. Только то, что Вы говорите – неправильно!»

Я чувствую, что вернулся из настоящего путешествия.