различные эпохи. То же использование коллективного внушения и экзальтации религиозно настроенной толпы, жаждущей чуда, атмосферы взаимного психического воздействия людей, их индуцированного самовнушения, которое так возрастает при скоплении больших масс, когда больные, психопаты и истерики легко впадают в различные по глубине гипнотические состояния, тем самым многократно повышая свою восприимчивость к внушению со стороны авторитетной и властной личности. Все это помогает им иногда избавляться (частично или даже полностью) от тех или иных болезненных симптомов и состояний истеро- невротического характера». Эта пространная цитата, возможно, хотя бы отчасти объяснит тот феномен воздействия, которое оказывал на страждущую публику великий авантюрист своего времени.
В российской Исторической библиотеке, в отделе особо редких книг, хранится фолиант, изданный еще при жизни графа Калиостро. Он исключительно ценен хотя бы потому, что написан женщиной, лично знакомой с Калиостро, которая, однажды попав под обаяние его таинственной особы, сумела освободиться от всех обольщений.
Во вступлении к своим воспоминаниям госпожа Шарлотта фон дер Рекке признавалась, что даже полная уверенность в том, что ее книга вызовет по отношению к ней «повод к насмешкам», не остановила ее: «...когда я все сии чудеса и учения признала за хитровымышленный обман, теперь я была бы виновата в своей совести, если бы я скрыла перед светом сии понятия о Калиостре». Объяснялось же это стремление тем, что Шарлотта была убеждена, что подобный тип обманщиков очень живуч, и с наивностью молодой и пылкой души старалась предупредить новые жертвы.
От нее мы знаем, что появление Калиостро в Митаве (ныне латвийский город Елгава) «много шуму наделало». И впрямь — маленькая тихая столица Курляндского княжества подобного гостя не видывала. Поначалу Калиостро начал «работать» среди мещанства. Денег за творимые им чудеса не брал, а совсем бедных даже ссужал деньгами. Неудивительно, что в скором времени граф без малейшей доли подозрения был принят влиятельной верхушкой, очаровав семейство самого герцога Курляндского, Петра Бирона. В тот период времени многие представители аристократии баловались модными тогда увлечениями — алхимией и магией — и на столь великого по этой части знатока, как граф Калиостро, взирали с нескрываемым благоговением. Такой прием графу понравился, и в результате вопреки обыкновению он задержался в Митаве надолго, и поначалу вел себя очень осторожно. «Курляндская гастроль» началась с лечения больных. Выказанное им нежелание получать гонорары внушало окружающим особое к нему расположение, но так как высшее курляндское общество не желало оставаться в долгу, то граф начал получать поистине сказочные подарки — под тем или иным предлогом «благодарные пациенты» ссужали его весьма значительными суммами.
Так, мало-помалу уверившись в полной безопасности, Калиостро приступил к своему обычному «отуманиванию». Шарлотта, которой тогда едва исполнилось 17, не столь давно вышла замуж. Тем не менее она была совершенно очарована этим необыкновенным человеком, даже не подозревая, какие виды он имел на нее. Урожденная графиня Медем, представительница знатного и хорошо известного в России семейства, Шарлотта должна была стать для графа своеобразным «пропуском» в высшие сферы петербургского общества, которое честолюбивый маг намерен был покорить в самое ближайшее время. Молоденькая, восторженная женщина, польщенная вниманием такой исключительной личности, внимала каждому слову. А их было много, и одно другого головокружительнее. Граф обещал приобщить ее к тайнам общения с загробным миром и научить совершать путешествия во времени и пространстве.
Нельзя сказать, что Шарлотта все принимала на веру. Ей требовались объяснения. Но когда она подступала к нему со своими многочисленными вопросами, то понимала, что ничего, кроме раздражения, они у ее учителя не вызывают. Чтобы пресечь их, он говорил собеседнице: «Не ходите лучше далее, в противном же случае … вечное несчастие будет ваш жребий». Кого не испугают подобные предсказания? К тому же и чудесам, творимым знаменитым графом в Митаве, не было конца.
В сосуде с водой особо доверенные знакомцы Калиостро могли лицезреть то, что происходило на больших расстояниях. Между тем фокус был совсем несложен. Здесь использовалось специальное, незаметное для зрителя, приспособление, с его помощью в злополучном графине возникали расплывчатые фигуры или буквы, которым Калиостро тут же давал свое толкование. Не меньшим успехом пользовались и проводимые Калиостро сеансы пророчеств так называемых «голубей» — так граф именовал красивых мальчиков и девочек, предварительно «угощенных» Лоренцой специальным эликсиром, легко вводящим молодой организм в полусонное состояние. Возлагая им на головы руки, Калиостро тихо беседовал с ними, задавал различные вопросы — и дети якобы обретали способность к ясновидению. Помимо этого, граф также продолжал чудесничать и с «добычей золота». В Митаве, правда, нашлись смельчаки, которые объявили Калиостро, что прописанный им состав для плавления янтаря не что иное, как курительный порошок, но знаменитый маг сумел с достоинством выйти из щекотливого положения, объявив, что таким образом хотел проверить степень внимания и прилежания своих учеников.
Безусловно, и в этом сходятся даже те, кто считал Калиостро классического толка мошенником, человек этот был поразительно умен, находчив и артистичен, он прекрасно разбирался в человеческой психологии и обладал редкостным красноречием, позволявшим ему «заговаривать» практически любого собеседника. В иных же случаях он напускал на себя таинственность, говорил весомо, важно, полунамеками. И вот однажды родня Шарлотты прослышала, что их необыкновенный гость, оказывается, собирается в Петербург, где намерен «сделать многое в пользу Курляндии у императрицы Екатерины II», и что было бы весьма недурно, если бы Шарлотта сопровождала его в этой поездке. И тут митавские патриоты встрепенулись. Принять столь заманчивое предложение великого человека настоятельно советовали даже ближайшие родственники. Удивительно, но казалось, что здравомыслие не покинуло, пожалуй, только ее, неискушенную молоденькую женщину. Она же, как будто не отказывавшаяся от подобной «чести», выдвинула два условия: поездка должна была состояться не в обществе наставника, но в сопровождении ее отца и сестры, а еще ей требовалось личное повеление императрицы прибыть в столицу, а также позволение посвятить свою жизнь магическим наукам.
На деле же это было уловкой, позволявшей Шарлотте отговориться от столь нежелательного вояжа. Она уже была уверена, что, по расчету Калиостро, митавская гастроль «мнимому нашему чудеснику великую славу в Петербурге предуготовляла». А посему, сбираясь на брега Невы, Калиостро вынужден был ограничиться обществом Лоренцы. На прощание он «облагодетельствовал» отца Шарлотты заверением, что тот в скором времени окажется владельцем несметного клада, существующего в окрестностях Митавы, а одной из местных дам, скептически настроенной к его чудесам, предрек близкую смерть, означив сие печальное событие точным числом — 13 мая 1780 года. Впрочем, ни то, ни другое не сбылось. Митавский бомонд, должно быть, чувствовал себя не лучшим образом, чего никак нельзя было сказать о Шарлотте, кстати, продолжавшей и после его отъезда получать от него письма. Теперь уж она вскрывала их без всякого трепета...
Сроки пребывания знаменитой четы в Петербурге указываются в различных источниках разные — где-то упоминается девять месяцев года 1779-го, а где-то только лето того года. Несомненно одно — ставку на столицу Российской империи Калиостро делал большую. Он даже придумал себе новое имя — граф Феникс (впрочем, чтобы не путаться, будем называть его по-прежнему). Информация, которая была получена им от людей, побывавших здесь, убеждала Калиостро в том, что простой русский народ — настоящий идолопоклонник — темен и простодушен, а значит, его можно мять в руках как воск, а главное, что знатные «северные варвары» — не знают счету золоту и обожают чужестранцев. На троне же сей страны сидит хотя, по общему мнению, и просвещенная, но все же женщина, а значит, падкая на всякие диковины и, как все женщины, любопытная. Граф считал, что это сильно упрощает его задачу. Однако расчеты его не оправдались, хотя стопроцентным провалом его петербургский вояж назвать можно едва ли. И во многом потому, что ему удалось заинтересовать одного из самых образованных людей того времени, сенатора, обер-гофмейстера И.П. Елагина, а также действительного тайного советника знаменитого мецената и богача графа А.С. Строганова.
«Слишком далек» оказался граф и от простого народа. Если в Европе в людской массе мещан, ремесленников и простых горожан Калиостро имел твердую репутацию полубога и благодетеля, то в Петербурге все было по-другому. Народ подозрительно косился на важного, выхоленного в богатой, невиданного покроя одежде чужестранца и отказывался видеть в нем избавителя от невзгод и болезней. Какой-нибудь кривенький, косенький мужичонка с корявыми руками и понятным словом— это другое дело. И такой в Петербурге был — звали его Василий Ерофеевич Воронов. Этот лекарь-самоучка, врач Божьей
