что избежишь подробного отчета о самом торжественном дне моей жизни.

Он еще раз погладил Дашину руку и уже весело закончил:

— Так что собирайся — поедем праздновать. Я хотел заказать столик в «Праге», но ты же знаешь наших приятелей, их невозможно вытащить в свет… Договорились, что подъедем к ним часам к восьми, Светка там колдует над какими-то новыми немыслимыми блюдами. Если не хочешь сейчас заниматься перестановкой, давай оставим это на завтра, все равно я буду с утра у тебя — выходной ведь.

Поток его слов все лился и лился, он уже собирал со стола посуду, подталкивал Дашу к дверям, тянулся к телефону, чтобы набрать привычный номер… А ей вдруг расхотелось спорить. Может быть, Игорь прав и ей действительно надо развеяться? Она быстро оделась, несколькими взмахами щетки причесала волосы и, взяв косметичку, нерешительно подошла к трюмо, так и оставшемуся стоять посреди ее небольшой комнаты. Как когда-то бабушка, Даша легко провела пуховкой по бледным щекам, чуть подкрасила ресницы и губы — она не любила косметики и, занимаясь макияжем, скорее выполняла некий общепринятый ритуал, чем получала от этого искреннее удовольствие, как большинство ее подруг. Из зеркала на Дашу смотрела почти незнакомая женщина: ушедшая в себя, отстраненная, слегка загадочная…

— Какая ты все-таки у меня красавица! — тихо сказал за ее спиной Игорь.

Она улыбнулась, ничего не ответила, но странный внутренний голос, к которому она уже почти начала привыкать, еле слышно возразил в ее душе: «У тебя?…»

И через несколько минут зеркало снова осталось одно, совсем одно в пустой темной комнате — не было больше ни света, ни звуков, ни запахов; не было Даши и ее тихих шагов, не было Игоря с его размашистыми, резкими движениями; и не было больше узкого, продолговатого конверта, словно последнее письмо Веры Николаевны растаяло в сиреневых сумерках, словно голос ее оборвался, не договорив внучке чего-то важного.

— Ну, вот она, девушка наша запропавшая, напугавшая! Игорь тут с ума сходит, мы трезвоним- названиваем, и никакого ответа, никакого привета…

Павел шумел и суетился, как всегда, буквально втаскивая Дашу в свою огромную претенциозную гостиную с электрическим камином. Он говорил без умолку, сыпал рифмами и прибаутками, попутно смахивая с любимого кресла толстого, рыжего, очень похожего на своего хозяина кота Парамона и освобождая место для гостьи. Лучший друг Игоря был полной ему противоположностью, по крайней мере чисто внешне: грузный, часто неопрятный, простоватый на вид и слишком ленивый для активной светской жизни, которой так дорожил Игорь, Павел был тем не менее весьма преуспевающим юристом и имел славу человека, способного выиграть самое безнадежное дело. О его жесткости и изворотливости среди знакомых ходили легенды, и Даша, глядя на него, часто вспоминала расхожую истину о том, что толстые сентиментальные мужчины, обожающие животных, на поверку обыкновенно оказываются безжалостными циниками.

— Ребята, рассаживайтесь, я сейчас! — донесся из кухни Светкин голос, и буквально через минуту она действительно появилась с высоко поднятым подносом, уставленным закусками, и, лавируя между мебелью, быстро и ловко соорудила на низеньком журнальном столике нечто вроде шведского стола.

Даше совсем не хотелось есть, но глаз художника оценил естественную непринужденность и радостность красок натюрморта, где нежная розоватость семги соседствовала со свежей зеленью салата, багровые помидоры восседали рядом с желтоватыми надрезами дорогих сыров, а тускло поблескивающее в бокалах расплавленное золото коньяка словно вбирало в себя и мерцающий огонь зажженной свечи, и краски крутобоких яблок в высокой вазе, и матовую белизну фарфора.

— А какое вас ждет горячее, — закатила глаза Светлана, блестящая кулинарка по призванию и домохозяйка по нынешнему статусу. — М-м-м… пальчики оближете!

— Ладно, ладно, — умерил ее восторги хозяин дома и, широким жестом обведя закуски, предложил: — Начнем, пожалуй. Игорь, за что для начала — за твою премию или?…

— За премию, за премию, — поторопился перебить его гость. — Насчет всего остального — потом.

— А на что же ты ее потратишь, Игорек? — с хрустом разломив горячую булочку, невинно поинтересовалась Светлана. — Говорят, деньги немереные?…

— Немереные для того, кто так говорит, — отшутился Игорь. — А как начнешь их мерить, так и выяснится, что не так уж их и много… Ну, машину поменяю. Съездим с Дашуней отдохнуть… верно, Дашунчик? А может, подарю ей, как самой любимой женщине, бриллианты от Картье…

— Зачем дарить? — подал голос Павел. — Она' может сама свои получить, фамильные…

Даша удивленно вскинула глаза. Она ничего не говорила приятелям ни о бабушкином богатстве, ни о ее смерти, и, уж конечно, о том, что в наследстве Веры Николаевны были и немыслимые по красоте и стоимости драгоценности. Да и с какой стати?…

— Ты же знаешь, Паша, — спокойно проговорила она. — Я сирота, воспитывалась у дальней родственницы. Какие у меня могут быть фамильные бриллианты?

Павел, обычно быстро хмелевший, но при этом никогда не терявший контроля над собой, замахал рукою, громко закашлялся, засмеялся:

— Да ладно тебе, знаем, знаем… Эх, Дашуня, что бы ты без нас, без друзей, делала! Кто бы тебе посоветовал…

— Подожди, Павел, — снова остановил его Игорь. — Договорились же: об этом — потом.

Даша быстро посмотрела на него. Ей был неприятен и этот неожиданный разговор, и вскрывшаяся вдруг болтливость Игоря по поводу личных Дашиных дел, и странные, на ее взгляд, намеки Павла. Но Светлана уже исправляла положение, снова разливала коньяк, подавала гостям фрукты и сладости, включала прикосновением тщательно отлакированного ноготка мощную стереосистему.

— Потанцуем? — промурлыкала она и потянула в центр гостиной своего неуклюжего, расплывшегося мужа. — Слоник мой косолапенький…

Даша осталась сидеть в кресле. Опустив голову, она задумчиво водила пальцем по золотистому узору на своей по-прежнему пустой тарелке и даже вздрогнула, когда Игорь положил свою руку на ее, словно напрочь позабыла о его присутствии.

— А ты не хочешь потанцевать? — вкрадчиво спросил он.

— Нет, — коротко ответила Даша.

Но Игорь, обойдя ее кресло, вдруг рывком поднял девушку на ноги, и по его горячему коньячному дыханию на собственном затылке, по непримиримой жесткости рук, словно капканом обхвативших ее, Даша поняла, что и он уже, пожалуй, перебрал и теперь не склонен выслушивать возражений. Даше не хотелось сейчас скандала. Повернувшись и в упор взглянув в его немигающие глаза, она все-таки уступила, позволив вывести себя в центр комнаты.

Пары двигались в медленном, разнеженном танце; мужчины лениво перебрасывались случайными фразами, женщины молчали. Лицо хозяйки дома было грустным; она полузакрыла глаза и словно отрешилась от всего происходящего рядом, будто все это было страшно далеко от нее и не стоило ни внимания, ни усилий, ни доброго слова. Даша и хотела бы поступить так же, но это было невозможно: ей приходилось удерживать Игоря, который буквально падал на нее, отводить в сторону его слишком уж настойчивые руки, отворачиваться от почти грубого прикосновения губ. «Вот они, молодые годы… — нарочито громко шептал где-то рядом Павел, бывший ничуть не старше Игоря. — Вот она, любовь-то, что делает. Цени, Дашуня…»

Ситуация становилась все двусмысленней и гаже, и дело было вовсе не в откровенности Игоревых объятий, а в их нарочитой публичности и клоунской браваде. Он словно демонстрировал право собственности на Дашу, и, не выдержав наконец, она резко высвободилась и отошла в сторону.

— Я — покурить, — бросила она через плечо, не глядя ни на кого, и, аккуратно обойдя хозяйскую пару, скрылась на кухне.

Там, уютно устроившись с ногами на низеньком угловом диванчике, Даша подцепила несколько