Лиза немного удивилась любопытству барыни, но все же честно ответила на все вопросы. У Фомичева только один ребенок, Антон. Его мать и соответственно жена Маврикия Алпатыча умерла, когда сын был совсем маленький. Да и то сказать, характеру она была слишком нежного, да и здоровья неважного. Сынок-то в нее больше пошел, если честно. После смерти Марфы Модестовны Маврикий Алпатыч все каялся, что плохо с ней обращался, и пообещал никогда не оставлять заботой ее брата, Гаврилу Краснодеревщикова. Слово свое, надо сказать, он сдержал, потому как, едва его дела пошли в гору, купил Гавриле гостиницу «Бель Вю» и еще несколько трактиров. Вообще если Маврикий Алпатыч кому и доверяет, то только Гавриле. Тот человек надежный, непьющий, работящий, а вот Антоша подкачал. Нет в нем коммерческой жилки, и про то все знают. Маврикий Алпатыч его специально из гимназии забрал, чтобы с юных лет приучать к делу, да все без толку.

– Лучше бы он оставил его в гимназии, – буркнула Амалия. – Спасибо, Лиза, можешь идти.

Горничная повернулась – и громко вскрикнула в испуге.

– В чем дело? – сердито спросила Амалия.

– Там… там… – пробормотала Лиза. – За окном, сударыня!

Кто-то постучал в окно, и Амалия, обернувшись на стук, увидела в саду взъерошенного здоровяка с роскошными бакенбардами. Под мышкой он держал серую кошку.

– Можно к вам зайти, госпожа баронесса? – умоляюще крикнул он. – На минуточку!

– Что ж такое? – пробормотала Амалия, вспоминая свое недавнее видение. – Боже мой, он что, там стоял и ждал, когда они уйдут? А дождь? Он же мог простудиться! – Она вскочила с места. – Лиза! Ставь самовар, неси горячий чай и ром! Этак же можно воспаление легких подхватить!

Через несколько минут серая кошка уже ходила кругами возле ног Амалии, а встрепанный Севастьянов стоял возле камина, с наслаждением протянув руки к огню.

– Вы же совершенно промокли, – сказала Амалия. – Дмитрий! Принеси какую-нибудь одежду судье, живо!

– Я под навесом укрылся, – виновато мигая, объяснил Степан Александрович. – Не беспокойтесь, я уже почти обсох.

– Как вы добрались до меня? Я не видела никакого экипажа.

– Пешком, – сказал Севастьянов. – То есть… – Он замялся. – Я просто люблю гулять за городом.

Амалия вспомнила, что от Д. до Синей долины пятнадцать верст, но не стала ничего более говорить. Лиза внесла дымящийся чай и пузатую бутылку из судейских запасов.

– Выпейте, – велела Амалия. – Я бы не советовала так шутить со здоровьем, знаете ли.

– Пустяки. – Степан Александрович отпил из чашки и насильственно улыбнулся. – Дождь весенний, теплый. Ничего особенного. – Он отставил чашку.

– Вы хотите о чем-то меня попросить? – спросила Амалия напрямик, видя, что ее собеседник колеблется.

– Да, – решился Севастьянов. – Помните, вы говорили… упоминали, что можете навести справки о… об одном человеке. Скажите, ваше предложение до сих пор… действительно?

Амалия кивнула. По правде говоря, именно это она и предполагала.

Севастьянов поглядел на кошку, которая легла на ковер, и правой рукой взъерошил левую бакенбарду.

– Домбровский, – внезапно сказал он. – Его зовут Домбровский, и он гусар. Вот все, что я о нем знаю.

Амалия придвинула к себе листок и записала на нем фамилию.

– Он и есть тот человек…

– Да, тот, с которым скрылась моя жена, – выпалил Севастьянов. – Я должен найти его. Иначе все это… какая-то шутка… дикая шутка…

Амалия подняла на него глаза.

– Простите, – тихо проговорила она, – я не понимаю вас.

Степан Александрович горько улыбнулся.

– Я и сам ничего не понимаю. Просто… – он собрался с духом. – Почту мне приносят на дом, но сегодня… У меня появилось какое-то предчувствие, и я пошел на почту, Федот Федотыч отдал мне два письма. Оба они были на мое имя.

– Покажите письма, – попросила Амалия.

Севастьянов посмотрел на нее и полез в карман, откуда извлек два мятых конверта.

– Вот, – сказал он.

Амалия развернула первое письмо. Оно начиналось без всякого обращения и было очень коротким.

«Хоть ты и не отвечаешь на мои письма, я вынуждена повторить мою просьбу. Во имя всего, что нас связывало, пришли 300 руб. в Крым, Ялту, на мое имя, до востребования. Я не могу больше писать, но надеюсь на твое снисхождение к моей беде. Поверь, если я чем-то провинилась перед тобой, то уже достаточно наказана. Натали».

– Натали – ваша жена? – спросила Амалия.

Севастьянов кивнул.

– Послано из Ялты, – буркнула Амалия, поглядев на отметки на конверте. – Что ж, допустим… Хотя 300 рублей, не скрою, меня настораживают. А почерк ее? – внезапно спросила она.

Севастьянов утвердительно кивнул несколько раз подряд.

– Ее, я готов поклясться. Но я не понимаю… – Его голос внезапно обрел силу и зазвенел. – Я не получал от нее прежде никаких писем! Это первое, которое…

– Не так скоро, Степан Александрович, – перебила Амалия. – Уверяю вас, в делах такого рода… да еще и учитывая объявления, которые вы везде помещали… – Она поморщилась. – В сущности, любой почерк можно подделать. Да еще странная отговорка, что она не может больше писать… Очень подозрительно, я бы сказала. А что во втором письме? – внезапно спросила она.

– Взгляните, – только и ответил Севастьянов.

Амалия поглядела на него, на конверт, на Мышку, которая блаженно жмурила глаза на огонь, и вытащила наружу свернутый вчетверо листок простой бумаги.

– Ничего себе! – вырвалось у нее.

Поперек листа шли огромные наклеенные буквы из газеты. И если первое письмо было коротко, то второе явно сумело превзойти его в лаконичности.

Текст письма гласил:

«ТЫ УБИЛ СВОЮ ЖЕНУ».

– Я сойду с ума, – просто сказал Степан Александрович.

– Не так скоро, друг мой, – возразила Амалия. – Итак, у нас есть два письма, и оба без обратного адреса. Одно отправлено из Ялты, другое… – она вгляделась в штемпель на конверте, – из Серпухова. В одном, если опустить незначительные детали, требование денег, а в другом…

– Может быть, все же чья-то шутка? – с надеждой предположил Севастьянов.

Амалия пристально посмотрела на него.