В конце сентября я уже начал набор добровольцев. Не предвидя ничего хорошего, начал принимать не только инородцев, т. е. бурят и монголов, но и русских, поставив единственным условием поступления в мой отряд отказ от революционных завоеваний: комитетов, отмены дисциплины и чинопочитания и пр. Таким образом, контрреволюционная физиономия моей затеи была выявлена с самого начала, и это вызвало немедленное противодействие со стороны революционных властей, задержавших выплату ассигнованных мне на формирование денег. Довольствие моих людей было поручено хозяйственной части ополченской дружины, охранявшей лагерь военнопленных на станции Березовка, Вскоре после большевистского переворота, 10 ноября, штаб округа потребовал от меня объяснения по поводу приема в формируемый мною Монголо-бурятский полк добровольцев русской национальности. Отношения с местными революционными властями и ополченцами испортились до того, что 12 ноября у нас произошло вооруженное столкновение, причем я был поддержан запасной сотней нашего войска, стоявшей на станции Березовка, так как у меня в полку было не больше пятидесяти человек. Осведомившись о столкновении, генерал Самарин по телеграфу вызвал меня в Иркутск. Я давно собирался поехать туда, так как мне было необходимо получить на руки приказ по округу о начале формирования монголо-бурятских частей, о чем я просил командующего округом еще в первое свое посещение Иркутска.

По прибытии в Иркутск я немедленно явился в штаб округа и узнал там, что приказ еще не подписан. Ввиду того, что события полным темпом шли к окончательному торжеству большевизма, я стал торопить с приказом, чтобы иметь на руках твердый документ от имени Временного правительства прежде, чем власть от него перейдет к большевикам. Генерал Самарин отдал распоряжение начальнику казачьего отдела штаба округа есаулу Рюмкину заготовить приказ и представить его к подписи. Прошло три дня, а приказа все еще не было, и я 16 ноября поехал снова в штаб округа. Генерала Самарина я застал сильно расстроенным и, по внешнему виду, не спавшим всю ночь. Он немедленно принял меня и сразу же пояснил, что дело с отданием приказа о моих формированиях теперь от него не зависит, ибо он почти арестован при штабе округа, вся власть в котором перешла к председателю местного совдепа. Генерал мне сообщил, что все возможное для того, чтобы меня снабдили всем необходимым в интендантстве, им сделано, но неисполнительность есаула Рюмкина, до сего времени не приготовившего приказ, лишила его возможности подписать своевременно; теперь же он был лишен права подписывать какие бы то ни было распоряжения. В заключение он посоветовал мне самому набросать проект приказа и попробовать обратиться за утверждением его к новому начальству. Мне пришлось так и сделать, хотя надежды на то, что приказ будет подписан, у меня почти не было. Раздумывать об этом было бесполезно, и я отправился в совдеп. Для того чтобы более импонировать представителям новой власти, я, будучи в военной форме с погонами и боевыми отличиями, надел на руку красную повязку с печатью петроградского совдепа и с надписью о том, что я являюсь комиссаром по добровольческим формированиям на Дальнем Востоке, Эту ловязку вместе с письменными полномочиями и инструкциями я получил из петроградского совдепа перед отъездом своим на Дальний Восток.

Мое появление в совдепе в форме, с орденами и при оружии и в то же время в революционном звании комиссара произвело, по-видимому, впечатление, но все же на мою просьбу подписать приказ о формировании добровольческого Монголо-бурятского полка председатель совдепа ответил, что о каких-либо формированиях сейчас не может быть и речи, так как новая власть предполагает распустить всю старую армию. Я сейчас же дал ему прочесть мои полномочия от петроградского совдепа, кои предоставляли мне права не только по формированию революционной Добровольческой армии, но и по контролю деятельности местных совдепов в пределах Иркутского и Приамурского военных округов. На это новый командующий войсками округа заявил мне, что он не оспаривает моих полномочий, но тем не менее все же должен предварительно снестись по прямому проводу с центральным совдепом, и толькопополученииотгулапрямых указаний он может дать согласие на мои формирования или запретить их. Меня плохо устраивала такая задержка, и я решил использовать свой последний аргумент, именно постановление бурятского национального съезда; я добавил при этом, что отказ в удовлетворении желания бурят может повести к сепаратным формированиям, вызванным его нерешительностью, и тогда я должен буду применить в отношении иркутского совдепа вообще и его, председателя совдепа, в частности ту власть, которая предоставлена мне петроградским совдепом, дабы не обострять отношений бурятской демократии к органам новой власти. Помимо этого, я заметил, что его согласие подписать приказ не может принести какой-нибудь вред, так как, если будет решено подвергнуть демобилизации всю армию, ей подвергнутся и мои формирования на общих со всеми прочими частями основаниях. Эти доводы наконец подействовали, и приказ был подписан. Отдание приказа дало мне возможность получить из окружного интендантства ассигновку необходимых для формирования средств на областное читинское казначейство, но затруднения в проведении дела этим еще не закончились.

Дело в том, что в дни корниловского выступления, еще во время заседаний Войскового круга, последний по моему предложению послал телеграмму генералу Корнилову, приветствуя его и выражая готовность идти всем войском за ним, как за вождем народа. Надо полагать, это стало известно Керенскому, и когда корннловскос выступление было ликвидировано, из военного министерства пришло приказание мне о прекращении всяких формирований и о возвращении моем в полк. На это я послал телеграфный рапорт в Ставку следующего содержания: «Престиж всероссийского Временного правительства, в силу большевистской пропаганды, весьма невысок, а отказ от начатого дела формирований окончательно уронит его в глазах инородцев Сибири, поэтому настоятельно ходатайствую не прекращать порученного мне дела формирования». Генерал Самарин энергично и авторитетно поддержал мое мнение о настроениях среди туземцев Сибири, и в конце концов мы получили благоприятный ответ из Ставки, который дал мне возможность продолжать начатое дело.

И после преодоления всех этих серьезных преград маленький случай неосторожной и излишней словоохотливости есаула Кубинцева, у которого я останавливался в Иркутске, погубил было все дело. Есаул Кубинцев поспорил с писарем штаба округа из-за каких-то документов. В споре с революционным писарем он «пригрозил» тем, что дай-де нам с есаулом Семеновым сформироваться, так мы вам тут «покажем». Это