небольшими группками, некоторые ждали своей очереди у буфетной стойки. Джулио был прав. Туалеты были самые разнообразные — от элегантных вечерних платьев и смокингов до джинсов и водолазок. Одна молодая женщина, казалось, вся была обернута шалями. Вытянувшись на цыпочках и откинув назад голову, она жадно слушала невероятно высокого и худого человека в белом костюме.
Кэйт ожидала увидеть взволнованных, встревоженных артистов, с нетерпением и страхом ожидающих первых отзывов, во все здесь смеялись и болтали с самым беззаботным видом. Вот это и есть, подумала она, настоящая актерская игра.
Многие лица были ей знакомы — она видела их на сценах Бродвея или на экране. Она дернула Джулио за рукав.
— Вон Розалинд Кузине, — сказала она, не отводя от нее глаз.
В жизни та была красивее, чем на сцене, что казалось Кэйт совершенно невероятным. У нее были светло-русые волосы с медным отливом, уложенные крупными локонами, и огромные карие, известные всей стране глаза. На ней был фиолетовый муаровый шелковый жакет, юбка более темного оттенка и такого же цвета туфли. Шею украшал прекрасной работы кулон из аметиста, в ушах сверкали бриллиантовые серьги. Она слушала темноволосого человека, что-то нашептывающего ей на ухо, с легкой насмешливой улыбкой.
— Хочешь с ней познакомиться? — спросил Джулио.
— Познакомиться? Ты хочешь сказать, что знаешь ее?
— Достаточно хорошо, чтобы представить тебя. Пошли, не стесняйся. Кэйт отпрянула.
— Джулио, я не могу так. — Можешь, можешь. Не веди себя, как ребенок.
Джулио и Розалинд поцеловали воздух у щек друг друга, темноволосый мужчина извинился и отошел. Розалинд повернулась к Кэйт, и ее светло-карие глаза расширились еще больше.
— Джулио! — воскликнула она. — Представь меня. Ты нашел Загадочную Мими, Безумного Картографа.
— Насколько мне известно, это Кэйт Эллиот, Кэйт, это Роз…
— И где вы живете? — спросила Розалинд.
— На Пятьдесят шестой улице, — сказала Кэйт. — Мой дом недалеко от вашего. Глаза Розалинд недоверчиво сузились.
— Если я не ошибаюсь, ваша квартира как раз напротив моей.
— Да, — призналась Кэйт.
— Как здорово наконец с вами познакомиться. Джулио, мы ведь старые знакомые. Мы машем друг другу уже…
— Четыре года, — вставила Кэйт.
— Неужели так давно? А вы сегодня были на спектакле? Я вас что-то не видела. Я оказывала моральную поддержку режиссеру — мы, англичане, должны держаться вместе, — хотя я не думаю, что ему стоило беспокоиться, мне кажется, спектакль просто великолепный.
— Нет, — сказал Джулио. — На спектакль попасть не удалось. — Он ласково положил руку Кэйт на плечо.
— А вы за кого болеете?
— За Дона Риччи.
— Он сделал прекрасные декорации, просто дух захватывает. Осветители допустили одну накладку во втором действии, только не говорите ему, что я заметила. А теперь, — сказала она, беря Кэйт за руку, — пойдемте сядем где-нибудь, и вы мне расскажете, чем вы занимаетесь. Я иногда наблюдаю за вами, признаюсь, я ужасно любопытная. И что вы там все время делаете? Джулио, эта девушка работает, как одержимая и днем и ночью. Она полностью отдается своему делу, как монахиня.
— Она совсем не монахиня, — ответил Джулио, преувеличенно страстно поглаживая ее обнаженную спину своей горячей ладонью.
Кэйт очень аккуратно наступила каблучком на его лакированную туфлю.
— Джулио, дорогой, — воскликнула Розалинд, — тебе не больно? Принес бы ты нам что-нибудь выпить и заодно попроси бармена дать тебе немного соды.
— Хочу сказать вам, — сказала Кэйт, чувствуя себя как восторженная школьница, — что считаю вас великолепной актрисой.
— Спасибо, — ответила Розалинд очень серьезно.
— Я видела все ваши спектакли до одного, как только стала жить в Нью-Йорке.
— Правда? И что вам понравилось больше всего?
— Все, — выпалила Кэйт. Но это действительно было так — ей нравилось все.
— Вот спасибо, дорогая. В таком случае, поскольку мы вроде бы даже знакомы и приветствуем друг друга, почему вы никогда не приходили ко мне за кулисы?
— Я думала об этом, но мне было как-то неудобно.
— Застенчивая монахиня. А теперь скажите мне, чем это вы занимаетесь целыми днями и частично ночью. По-моему, вы художница или что-то в этом роде?
— Да, я делаю иллюстрации к книгам, оформляю обложки, брошюры и все такое, — стушевалась она. — Я — свободный художник.
— Свободный художник — свободный охотник. Значит как будто вы в «Аиде» идете с копьем за верблюдами, что, наверное, лучше, чем идти за слонами. А я могла видеть где-нибудь ватой работы?
Кэйт назвала несколько книг, вышедших за последний год.
— Значит, я видела некоторые из них. Мне они очень понравились.
Вернулся Джулио с тремя бокалами шампанского.
— Джулио, она просто великолепна, — сказала Розалинд.
— Можешь мне этого не говорить, — ответил он, самодовольно улыбаясь.
— Я имею в виду ее как художницу, негодник!
— Можешь мне и этого не говорить. Это я пригласил ее на работу.
— В качестве вольного художника?
— Очень вольного, — сказал он, подмигивая и опять поглаживая ее спину. — А что это ты там говорила про какую-то Загадочную Мими?
Розалинд смущенно улыбнулась.
— Признаюсь, моя восхитительная Кэйт, я придумала про вас множество всяких историй. Когда вы работаете, я могу видеть только ваш профиль. Никогда — ни разу в жизни — я не видела, что именно вы делаете. В то лето, когда вы переехали, вы неделями сидели с тонюсеньким карандашом в руках, и я решила, что вы чертите карты. Отсюда и появилось прозвище Загадочная Мими, Безумный Картограф.
Кэйт засмеялась, а Джулио нежно приобнял ее.
— Я делала рисунки на медицинскую тему для фармацевтической компании. Джулио спросил:
— Вы хотите сказать, что в течение четырех лет приветствовали друг друга на расстоянии и ни разу не попытались познакомиться?
Обе покачали головами.
— Вообще-то глупо, что мы этого не сделали, — сказала Розалинд, допивая шампанское. — Джулио, будь ангелом, принеси мне еще, — попросила она. Как только он отошел, она повернулась к Кэйт и, понижая голос до драматического шепота, спросила:
— Что вы сделали с Диким Фрэзером — грозой матерей всех молодых девушек, впервые выходящих в свет, погибелью актрис и балерин…
— Да, я…
— Кэйт, он кроток, как ягненок. Я все время наблюдаю за ним — он просто глаз с вас не сводит… да и рук тоже. Он безумно влюблен, это очевидно.
— Он мне очень дорог. — Кэйт почувствовала, как пылают ее щеки.
Розалинд хихикнула и пододвинулась поближе.
— Говорят, он бесподобно готовит. Это правда?
— Вот, пожалуйста, — сказал Джулио, протягивая бокал с шампанским Розалинд.
— Что-то слишком быстро, — сказала Розалинд ворчливо, подмигивая Кэйт.
Кэйт тоже подмигнула ей.