— Искушаю тебя… Только подумай, какие радости ждут нас, если мы вместе проведем этот день.
— Дело же не в том, что я этого не хочу, — сказала она, засмеявшись, и, схватив его за уши, привлекла к себе и поцеловала в губы долгим и вкусным поцелуем. Простыня слетела с нее, и он стал целовать ее грудь.
— Джулио, — взмолилась она, — ты же прольешь кофе. Разве ты не хочешь, чтобы я добилась успеха? Чтобы все художественные редакторы бегали за мной по всему городу?
— Только с девяти до пяти и никогда по выходным, — промычал он, забираясь к ней в постель и прижимаясь к ней. Он обхватил ее так, чтобы мог ласкать ее одной рукой, а другой — держать кружку с кофе. Он довольно вздохнул:
— А теперь скажи мне, любовь моя, как бы ты хотела провести этот день? Он игриво сжал ее грудь. — Ведь ты сегодня — моя?
— Я каждый день твоя, начиная с завтра. Весь завтрашний день — твой. Как только я закончу работу, мы компенсируем то, что не смогли сделать сего дня… — Она ласково поцеловала его. — Честное слово.
Его рука на ее груди замерла, губы сжались.
— Почему не сегодня?
— Потому что меня ждет работа, любовь моя. Ну, поверь мне. Сроки есть сроки.
— Ерунда. Все эти сроки, которые придумывают редакторы, не имеют никакого значения, никто на них и внимания не обращает.
— Может быть, для тебя, но не для меня. Неужели мы не можем поужинать завтра?
— Завтра я не могу.
— Вот видишь, значит у тебя могут быть свои дела…
— Это значит, что я смогу тебя увидеть завтра лишь на работе…
— А сколько сейчас, между прочим, времени?
— Часов двенадцать.
— О Боже! Дай мне халат или что-нибудь прикрыться.
— Халат? Зачем?
— Скромность девушки с Запада. Она всегда на меня нападает по утрам. Ну, пожалуйста.
Посмеиваясь, Джулио принес ей купальный халат, который был ей почти до пят.
— Там в аптечке найдешь новую зубную щетку, — крикнул он ей вслед, когда она входила в ванную.
Кэйт открыла аптечку и нашла целую пачку нераспечатанных зубных щеток. И для чего это ему целых пять новых щеток, удивилась она. Но думать об этом ей не хотелось. Когда она кончила чистить зубы, в дверь постучал Джулио.
— Можно войти?
— Да, — сказала она удивленно.
— Ты уже приняла душ?
— Нет, только почистила зубы.
— Прекрасно! — воскликнул он, хватая ее и неся в душ.
— Ну что за глупости, — попыталась вырваться она. — Здесь не хватит места для двоих.
— Хватит, если мы прижмемся друг к другу, — сказал он, крепко держа ее за руку. — Горячий или средний?
— Горячий, самый горячий, — сказала она уже с улыбкой. — Ой, Джулио, я чувствую себя так глупо.
— Ерунда, радость моя, а то кто же помоет тебе как следует спинку? Ну-ка давай, забирайся.
Кэйт, смеясь, подставила тело под горячие струи, пока Джулио намыливал ее с таким усердием и энергией, как будто имел дело с чумазым ребенком.
— Знаешь, — смеясь, сказала Кэйт, — когда я в последний раз мылась в душе не одна, а это было в шестом классе гимназии, Куки Килер вела себя совсем не так, как ты.
— Ну-ка, ополаскивайся, — приказал он ей. — Эй! Ты попала мылом мне в глаз, — завопил он.
— На вот, — сказала она, протягивая ему полотенце. — Вытри скорее.
— Ой-ой-ой, как больно!
— Перестань тереть, будет только хуже. Ты просто как ребенок, — попыталась она его успокоить, обнимая его и целуя по очереди его глаза.
В ответ он крепко обнял ее под потоками воды, поцелуи его становились все более страстными, объятия более пылкими. Она почувствовала, как его отросшая за ночь щетина покалывает ей горло.
— Дорогой, — простонала она, — не здесь.
— Почему? — засмеялся он, вода струилась по его лицу.
— Во-первых, мы можем упасть.
— Ничего подобного, я очень устойчивый, могу ногами вцепиться в пол, как лемур, — сказал он, поднимая ее и прижимая к себе.
— Поставь меня на пол, дурачок ты этакий.
— Ведь ты моя, Кэйт? — требовательно спросил он. — Моя?
— Да, Джулио, — прошептала она, с недоумением отмечая сердитую нотку в его голосе.
— Тогда перестань сопротивляться, — приказал он, страстно и нежно целуя ее.
Кэйт насухо вытерлась и оставила Джулио в ванной бриться. Она вернулась в спальню и увидела, что кровать заправлена, и все ее вещи аккуратно разложены. Она улыбнулась про себя. Я влюблена в очень тактичного человека. Властного, требовательного, но тактичного.
Она прошла по всем комнатам, окликая его, и увидела, что дверь, ведущая из холла в сад, открыта. Он был в обрезанных джинсах и возился с апельсиновым деревцем, растущим в кадке. Кэйт подкралась к нему сзади и, обхватив его руками, прильнула головой к обнаженной спине.
Он обернулся и обнял ее.
— Кэйт, ты не можешь вот так уехать. Нам необходимо поговорить.
— Знаю, только не сегодня. Мне, действительно, надо закончить работу, и потом кое о чем подумать. А честно говоря, я не уверена, что мне удастся думать спокойно в твоем присутствии, уж по крайней мере не сегодня.
— Пусть за тебя думает твое тело. Мне кажется, ты всю свою жизнь до вчерашнего дня держала свое тело как бы под арестом. Разве я не прав?
Она взглянула в его черные глаза, думая увидеть там насмешку, но он смотрел серьезно. Нужно ли говорить, как сильно, как необратимо он изменил ее жизнь, стерев, как бы зачеркнув ее прошлое? Она стояла, прижавшись к нему, чувствуя, что он создал ее заново. Она была Афродитой, родившейся из морской пены. На мгновение она почувствовала, что ей хочется только одного — не расставаться с ним. Солнце, падающее на новую, возрожденную Кэйт, слепило глаза, и она не могла разглядеть свое будущее.
— Так я прав? Скажи мне? — продолжал настаивать он.
Она не могла говорить, боясь показать, какой беззащитной и уязвимой она себя чувствует, как, впрочем, и все новорожденные.
— Кэйт?
— Да, Джулио, ты прав.
— Тогда останься со мной. — Он так сильно сжал ее, что ей стало трудно дышать. — Ну, побудь со мной еще немного. — Его губы прижались к ее губам, разжигая в ней огонь, который все еще тлел в ней.
— Я не могу остаться, родной мой. Ты же знаешь, что я очень хочу этого, но не могу. Пожалуйста, отпусти меня.
— Нельзя работать по ночам и по выходным. — Он продолжал прижимать ее к себе. — Ты должна быть со мной, в моих объятиях. — Он стал целовать ее в шею, и она почувствовала, как слабеют ее колени.
— Пожалуйста, — шептала она. — Отпусти меня.
Он неожиданно расжал объятия.