‘entouroit et qu il employoit, a duree jusqu’a nos jours dans l’opinion publique. Je souhaite et je desire que mes chevaliers de S-te George rendent au plutot la paix et la tranquilite a leur Roy ce qui lui appartient de droit pour la prosperite du Royaume et le bien de ses sujets. Je pense qu ’il ne seroit ni difficile ni guere meme risqueux de renvoyer quelques certaines d’Abbes, de Procureurs et d’Avocats dans leurs galetas; l’opinion publique aisement, surtout chez un peuple leger, ce rangeroit du cote de la valeur et de la justice, et comme la magnanimite accompagne toujours le grand ouvrage en diminneroit par elle le nombre des coupables, et on ne sappliqueroit qu’a ramener l’ ordre et la discipline en delruisant l’Anarchie, cause de tous les malheurs.

Письмо господина Ланжерона, которое он написал ко мне из Вены, я прочла с большим удовольствием, в особенности потому, что в письме этом, как мне кажется, выражены дух и правила того славного французского дворянства, стоя во главе которого, короли, а именно Генрих IV и Людовик XIV, почитали себя непобедимыми, и действительно были таковыми, ибо первый из них, с четырьмястами французских дворян, увлекавшим примером своим немногие немецкие и швейцарские войска, успел возвратить себе свое королевство, а Людовик XIV противостоял целой Европе, соединившейся против него. Блеск сего царствования в общественном мнении до наших дней, а этим блеском оно почти исключительно одолжено мужеству, талантливости, пригодности и другим прекрасным, великим и любезным качествам дворян, коими окружал себя и через которых действовал Людовик XIV. Мое намерение и воля, чтобы мои кавалеры святого Георгия (имеются в виду французские эмигранты — автор) доставили скорее своему отечеству мир и спокойствие, а королю своему то, что ему принадлежит по праву, для процветания королевства и во благо подданных. По моему мнению, можно бы без труда и даже без всякой опасливости спровадить домой на чердак — несколько сотен аббатов, прокуроров и адвокатов. Общественное мнение, и особенно в народе удобоподвижном, легко преклоняется на сторону внутренней силы и правды. К тому же с великим делом неразлучно великодушие, в силу которого виновных окажется не очень много. Забота должна быть одна — восстановить порядок и повиновение, подавив анархию, причину всех несчастий.

Карл Генрих Никола Оттон Нассау, решительно и даже с каким-то отвращением сбросив сверкающий золотом адмиральский мундир и отпихнув его ногой в сторону большого кресла, обитого черным бархатом, нервно вышагивал по своему огромному кабинету. За окном умирал сырой петербургский вечер, переходя в ночь. Царил гнилой полумрак. Свечей не зажигали. В воздухе стояло явное раздражение с примесью тревоги.

— Понимаете ли, маркиз, высшее общество предельно развращено и источник глубочайшего нравственного распада — Зимний дворец. Эта жирная старуха поощряет своих бесчисленных любовников, а те нагло и беззастенчиво грабят Россию. Цинизм принял совершенно невиданные масштабы. Очень скоро вы убедитесь в этом.

Принц Нассау буквально носился по кабинету. Он был совершенно вне себя от волнения. Голос его дрожал. Его собеседник маркиз де ля Косс не знал, как реагировать на все это.

Сначала он вжался в черное бархатное кресло, как будто хотел слиться с ним, а потом вскочил и стал бегать за высоченным, журавлеподобным принцем, не очень, впрочем, поспевая за ним.

Принц же, между тем, казалось бы не обращал на своего юного гостя ровно никакого внимания. На какую-то долю секунды он остановился, умолк, а потом опять стал нервно вышагивать и говорить:

— Тут происходят вещи совершенно невообразимые, которые и в голове как-то не укладываются. Князю Потемкину в прошлом году была выплачена зарплата на десять лет вперед — это что-то порядка одного миллиона рублей. Ему выдали из государственной казны сто тысяч рублей на строительство Таврического дворца, в котором, я уверен, вы еще побываете, а потом купили этот дворец за несколько миллионов, а через подарили ему дворец. Должен вам сознаться, маркиз, что меня три года назад приняли в русскую службу по протекции князя Потемкина, но я не могу закрыть глаза на то, что вытворяет сей человек. Это дикарь, наделенный бешеной энергией, сластолюбием и какой-то животной жаждой власти. И его желания никто не смеет ограничить и только потому, что он какое-то время обретался в императорской спальне. Ему дозволено буквально все. Нет даже видимости соблюдения законов.

Принц Нассау вдруг резко остановился. Его длинный нос дернулся и замер. Остановился и маркиз, но уже не выглядел таким испуганным, как в первые минуты после своего появления в кабинете командующего русским гребным флотом. Смущение и недоумение во взгляде маркиза сменилось изумлением и негодованием.

С принца градом катил пот, хотя камин не был растоплен.

Принц задыхался. Маркиз де ля Косс схватил с маленького столика, неприметно стоявшего в углу кабинета, графин со смородиновым морсом, налил его в огромный, бочкообразный бокал и поднес принцу. Тот единым залпом опорожнил бокал, кивнул в знак благодарности, потом начал опять ходить и продолжил:

— Маркиз, вы направляетесь в Дунайскую армию под начало князя Потемкина. Имейте в виду, что нравы там распущены просто предельно. Раздача офицерам наград происходит главным образом по мере услуг, оказываемых этими людьми любовницам Потемкина. Военная же доблесть во внимание не принимается.

— Неужели такое возможно? — спросил потрясенный маркиз.

— Маркиз де ля Косс, барон де Куиньи, шевалье де Ланжерон, вы еще ничего не знаете о тех безобразиях, что творятся в армии у Потемкина, — дергаясь всем телом, отвечал принц Нассау.

— Слушайте, маркиз. В то самое время, когда происходила осада крепости Очаков, князь был влюблен в супругу своего родственника, Павла Потемкина. Для того, чтобы угодить ей, князь не щадил ни средств (естественно, казенных), ни людей (естественно, находящихся на государственной службе). Неоднократно посылал он за границу офицеров (опять же на казенные деньги), чтобы закупить там для своей любовницы предметы роскоши. В Париж был отправлен офицер Охотин, который должен был привести драгоценности. Во Флоренцию отправили Ламсдорфа. Он вернулся оттуда с двумя повозками, нагруженными духами.

— Немыслимо, — пробормотал маркиз, бледнея и сверкая глазами.

— Это еще не все. Маркиз де ля Косс, вы даже представить себе не можете, чем занят главнокомандующий Дунайской армией и по совместительству министр российской империи. Судите сами. В местечке Бендеры, где была ставка Потемкина, при князе находится 500–600 лакеев, 200 музыкантов, 100 брадобреев, 20 ювелиров. В маленьком, полуразрушенном и окруженном степью турецком городке фактически создан второй императорский двор (за счет государственной казны, конечно). И о каком реальном командовании армией тут можно говорить? Успешные боевые действия идут вопреки усилиям Потемкина. Хорош главнокомандующий, а, маркиз? Как вы полагаете? Да, все возможно, если ты в состоянии удовлетворить императрицу. Вот так-то, любезнейший.

Маркиз был настолько раздавлен всем услышанным, что не мог произнести ни слова.

Заметив произведенное впечатление, принц Нассау мрачно и одновременно удовлетворенно улыбнулся: